Преступление и наказание / Pahanruado da kuritus

Это, однако, совсем не означает, что преступлений (в том числе и тяжких) в деревнях и городах не случалось. Посягали карелы на казну, на веру, на общественное благоустройство и благочиние.

А ещё Карелию называли подстоличной Сибирью: в ссылку на берега Онежского озера отправляли даже царских особ.

Преступление / Pahanruado

Обратимся к временам не столь отдаленным. Карельский преступник конца XIX века несколько отличался от преступника московского, петербургского или малоросского.

Исследователь Гурвич первопричину зла видел в водке. Уменьшить кровавую карельскую преступность запретом кабаков не получится, считал он, надо и о душе позаботиться. Поскольку население Олонецкого уезда «представляется совершенно неграмотнымъ и потому не обладающимъ психическимъ запасомъ, единственно обезпечивающимъ критику и пониманіе добра и зла».

Другое дело, писал учёный, — соседняя Финляндия (часть Российской империи) и не совсем соседние Швеция и Норвегия (независимые государства). Там власти о духовной стороне не забывали, и уровень преступности в Скандинавии был гораздо ниже, чем в Карелии.

В общем, Борис Гурвич считал, что распространение образования и религиозной веры среди карел снизит количество убийств на душу населения. Допускал, правда, что образованный карел будет больше склонен к интеллектуальному преступлению, чем необразованный. Но мошенничество — лучше, чем убийство. Поскольку гуманнее.

 

Борец с пьянством и развратом, Гурвич был еще и большой физиогномист: верил в прямую связь между внешним видом человека и его характером. Описывая типичного преступника-карела, он упоминает «черты лица звѣрскія и непріятныя», а также «кривые физиономии».

Статистика / Statistiekku

В 1914 году еще один исследователь, Владимир Копяткевич, изучил статистику преступлений, совершенных во всей Олонецкой губернии с 1897 по 1911 год. Действительно, больше всего за это время случилось преступлений против жизни и здоровья: убийств, покушений на убийство, избиений — в разные годы от 31 до 42 процентов.

Кстати, Копяткевич подметил, что за те 15 лет, которые он исследовал, удельный вес «личных посягательств» постоянно падал, тогда как доля краж и мошенничества непрерывно росла. Судя по всему, сыграла свою роль забота о духовной стороне: накануне революции в России ей уделялось особое внимание.

Преступниц в Олонецкой губернии было гораздо меньше, чем преступников. При том, что население Карелии было женским больше чем наполовину, среди подсудимых женщин насчитывалось в разные годы от девяти до 14 процентов.

Чаще карелки преступали закон, посягая на жизнь и здоровье человека и чужое имущество. Немало женщин за пятилетку покушались и на самое дорогое, что было у законопослушных граждан: веру. Из 115 осужденных в 1907-1911 годах по соответствующим статьям 48 были женщинами.

Сравнивая мужскую и женскую преступность, ученый пишет: мужчины более склонны к преступлениям государственным, а женщины «охотнее идут другим, более легким, путем — нарушая правила, охраняющие общественное благоустройство и благочиние».

Преступников разделяли не только по полу-возрасту, но — такие были времена — и по общественному положению (сословию). Тут получалось, что чаще всего преступниками становились крестьяне, затем идут мещане и только потом — потомственные и личные дворяне, духовные лица и купцы.

Высокий процент крестьянской преступности объяснялся тем, что самих крестьян в губернии насчитывалось гораздо больше, чем представителей всех остальных сословий вместе взятых. Зато если учесть удельный вес крестьян в населении, получится другая картина: городская преступность окажется больше деревенской.

Хулиганство / Pahanruandu

В самом начале XX века Олонецкую губернию захлестнула еще одна проблема — хулиганство. Об этом «новом явлении», пришедшем в Россию, конечно же, с Запада, постоянно и возмущенно писали «Олонецкие губернские ведомости».

Например, в 102-м номере от 1905 года журналист Захаров констатирует: разгул хулиганства позволяет говорить о «какой-то дикой разнузданности в среде местной молодежи». Пишет он в первую очередь о Петрозаводске, но специально оговаривается: преступная мода постепенно проникает в обитель нравственности и традиционной русской (карельской) драки — в деревню.

В 1905 году проблема потребовала вмешательства самого губернатора Николая Васильевича Протасьева. Он обратился к родителям потенциальных и актуальных уже хулиганов с настойчивой просьбой: воспитывайте детей более строго, чтобы не было на улицах Петрозаводска такого безобразия.

Безобразие заключалось в том, что молодые люди (группами и в одиночку) хватали подручные орудия вроде палок, ножей и кистеней и нападали на мирных прохожих. Делали они это, судя по всему, с целью грабежа. Культура хулиганов, как писали петрозаводские журналисты, пришла из Лондона — в Петербург, а потом и в Олонецкую губернию.

Очень удивлялись журналисты разнице между хулиганами питерскими и петрозаводскими. Первые — нормальные! — были настоящими люмпенами: без денег, без работы, без семьи, иногда — без жилья. Сколачивать банды и идти на разбой их подталкивала нужда.

Другое дело хулиган петрозаводский, провинциальный. Судя по полицейским отчетам, делом этим промышляли часто относительно обеспеченные молодые люди с неплохой по меркам того времени работой — на заводе, например. И бил карельский хулиган кого попало, действовал как настоящий художник: дрался ради самой драки.

Наказание / Kuristus

В XIX веке в России, и Олонецкая губерния здесь не исключение, было так: если преступление совершалось в городе и было достаточно серьезным (степень определялась законом), преступника задерживали представители власти — полицейские. Если же злодейство происходило в деревне, наказание обычно организовывали местные силы.

---

Максим Пулькин,
старший научный сотрудник сектора истории ИЯЛИ КарНЦ РАН:

— В деревне было очень сильное мирское самоуправление (мир — «община»). Выборные десятские, нечто среднее между полицейским и дружинником. Часто сами они не особенно и хотели выполнять такие обязанности, но мир, то есть остальные крестьяне, заставляли.

В этом случае иногда происходило судилище на основе обычного права: человека могли подвергнуть телесному наказанию, общественному осуждению. Этим дело и заканчивалось.

Другой вариант — более официальный — предполагал вмешательство урядников. Они по свежим следам на основе закона расследовали преступление.

— К примеру, случилась такая реальная ситуация: жена отравила мужа. Урядник собрал рвоту отравленного и доставил ее на экспертизу — посмотрите, мол, что это такое? Эксперты устанавливают: мышьяк. Или вот пришла женщина и говорит, что у нее украли простыню. Урядник пошел по свежему следу — и нашел вора!

---

Институт полицейских урядников появился в конце 1870-х, и цель его была в исполнении полицейских обязанностей на местах, а также в надзоре за сотскими и десятскими (выборными представителями общинного самоуправления).

Урядников комплектовали из разных сословий, но чаще всего ими становились отставные чиновники, реже — мелкие дворяне, крестьяне и мещане. В 1890 году в Олонецкой губернии работало 85 полицейских урядников, из них 12 — в Петрозаводском уезде.

 

Урядники, в отличие от тех же десятских, сидели на государственном жаловании. В 1906 году, например, урядник получал 200 рублей в год плюс еще 50 рублей на обмундирование.

Большую часть служебного времени урядник отводил на патрулирование участка, для чего за свой счет обязан был (если относился к классу конных, а их было большинство) купить лошадь.

Подозреваемого в серьёзном преступлении представители власти доставляли в уездную тюрьму. Арест, суд — и по его итогам решалась судьба заключенного: либо снова за решетку, либо на свободу. Шансы в среднем были один к трем в пользу тюрьмы.

Тюрьма / Tyrmy

В конце XIX века в Олонецкой губернии насчитывалось пять тюрем: четыре уездные и одна губернская — в Петрозаводске. Из уездных центров тюрем не было только в Пудоже и Повенце. То есть сначала они там были, но потом из-за «незначительного числа арестантов» их упразднили и заменили «арестантскими помещениями» при отделениях полиции.

В Петрозаводске тюрьма была солидная: каменная, трехэтажная, сразу построенная как помещение для содержания преступников.

 

Арестантов в конце века, по сегодняшним меркам, было не очень много. В 1899 году, например, в петрозаводской тюрьме сидело 43 человека, в олонецкой — 15, в лодейнопольской — 14, в вытегорской — 28, в каргопольской — 27.

Тюремный замок в Петрозаводске (сегодня следственный изолятор № 1) был построен для  47 человек. Оказался тесен: для размещения арестантов вскоре были отремонтированы флигели на Круглой площади (сегодня площадь Ленина).

В одном из флигелей устроили 10 камер-одиночек: «покои невелики, но чисты, светлы и очень теплы». Во втором флигеле, в подвальном этаже, размещалась кухня и караульня, над ними были две общие камеры на 16 арестантов, еще выше — мастерская. Тюремные флигели были торжественно освящены и приняли первых заключённых осенью 1864 года.

 

Тюремные власти трепетно относились к духовному очищению сидельцев. Для этого при тюрьмах открывались церкви — в Петрозаводске, Вытегре, Лодейном Поле. Остальным приходилось довольствоваться богослужениями в камерах, которые наделялись статусом часовен. Государство и церковь в вопросах перевоспитания шли рука об руку.

В 1899 году в «Олонецких епархиальных ведомостях» вышла статья за авторством протоиерея Адриана Благовещенского. Она была посвящена двум событиям — храмовому празднику при петрозаводской тюремной церкви и проводам на новую должность начальника губернской тюрьмы.

Прощание с начальником автор описывает как «трогательное». По окончании литургии протоиерей (он же автор статьи) поблагодарил чиновника за усердный труд. После духовного лица слово передали лицу светскому — одному из арестантов:

Оздоравливать арестантов нравственно должны были обязательные общественно полезные работы. В Министерстве юстиции считали, что труд позволяет поддерживать заключенных в хорошей физической форме и одновременно приносит тюрьме доход (или, по крайней мере, сокращает расходы).

Арестанты работали и в самой тюрьме, и за ее стенами. Они могли участвовать в сенокосе, жатве, плотничьих работах, быть грузчиками и дворниками. Непосредственно в тюрьмах заключенные шили одежду, плели рыболовные сети, изготавливали лапти и коврики, переплетали книги.

 

Тюремное начальство результатами системы было довольно и делилось своей радостью с начальством вышестоящим. В Петербург сообщалось о том, что труд «благотворно действует на нравственную сторону осужденных», а по освобождении некоторые из них еще и открывают собственные мастерские, где продолжают заниматься общественно полезным делом.

Подстоличная Сибирь / Lähäine Siberi

Карелия традиционно была в России местом ссылки: край суровый, но близкий к Москве-Петербургу. В тюрьмах Петрозаводска пересыльных арестантов случалось в разы больше, чем местных преступников.

Иногда ссылка не была официальной: неудобных личностей отправляли к нам как бы с особыми поручениями по службе. Именно так в 1784 году  в Петрозаводске появился Гавриила Романович Державин. При дворе на тот момент оказался неугоден, а на Сибирь не нагрешил. И стал первым карельским (точнее, олонецким) губернатором.

В 1826 году в Олонецкую губернию в политическую ссылку прибывает Федор Николаевич Глинка. Глинка — участник войны 1812 года, поэт и публицист. С декабристами дружил, но насилия не поддерживал. После декабрьского восстания тем не менее был арестован, признан причастным к делу, уволен в отставку и сослан в Петрозаводск. Где ему позволили поступить на гражданскую службу.

 

Глинка первым опубликовал переводы карельских рун для русского читателя. В Петрозаводске он познакомился с основателем финно-угроведения профессором Андреасом Шегреном — тот и перевел «некоторые из финских стихотворений, имеющих свой особенный размер, без рифм, но звучный и приятный», писал в 1827 году ссыльный поэт.

До издания перво-Калевалы Леннрота оставалось еще восемь лет.

Второе важнейшее открытие фольклорной традиции, сохранившейся в Карелии, сделал другой политический ссыльный.

 

В 1859 году в Петрозаводск приехал Павел Николаевич Рыбников — блестяще образованный славянофил и этнограф. Арестован за принадлежность к революционному кружку, сослан в Олонецкую губернию на семь лет. В Петрозаводске Рыбников служил секретарем Губернского статистического комитета, а посему пользовался относительной свободой передвижения.

В Карелии Павел Николаевич продолжил дело «хождения в народ». Как ссыльный, он не мог путешествовать открыто, но обращал свои служебные визиты в научные экспедиции. Собирал артефакты и фольклор, писал научные статьи в «Олонецкие губернские ведомости». Ездил много, вот приблизительная карта его путешествий по Карелии только за 1860 год:

Сенсацией для научного мира стало открытие Рыбниковым не утраченной в Олонецкой губернии былинной традиции. Однажды учёный отправился на лодке в Пудож и заночевал на одном из островов Онежского озера. Там он и услышал впервые былину о князе Владимире.

«Много я впоследствии слыхал редких былин, помню древние превосходные напевы; пели их певцы с отличным голосом и мастерскою дикцею, а по правде скажу, не чувствовал уже никогда того свежего впечатления, которое произвели плохие варианты былин, пропетые разбитым голосом старика Леонтья на Шуй-наволоке».

Находка политического ссыльного наделала много шума в научном обществе, навсегда закрепив за Карелией статус не только «подстоличной Сибири», но и «Исландии русского эпоса».

Ссылка / Karkoitandu

Ссылали в Карелию не только поэтов — среди столичных изгнанников случались и царские особы. В Смутные времена на престол взошел Борис Годунов — и подверг истязаниям весь род Романовых, и «разметалъ членовъ опасной ему фамилiи по глухимъ концамъ сѣверныхъ окраин Руси» (Н.Шайжинъ, Заонежская заточница, 1912).

В 1601 году в деревню Толвуя была выслана постриженная в монахини боярыня Ксения Ивановна Романова (в иночестве Марфа). В Заонежье она прибыла зимой — из Толвуйского погоста, выбранного местом заточения, не сбежишь.

 

Невольной пострижнице было в те годы всего 30 лет, она печалилась о судьбе своих детей и мужа, не имея от них никаких вестей. Сочувствуя заточнице во всем (в том числе и в болезнях её), деревенские жители показали инокине Марфе целебный источник, который и до сих пор известен как «Царицын ключ».

Весной 1602 года царь Борис смилостивился и снял строгое заключение. Марфе разрешили ездить к Спасу в Кижи, в Сенную Губу и за Онего в Чёлмужи, где ее угощали и «дарили сигами».

Спустя ещё три года Василий Шуйский помиловал Марфу. По обету она заложила в Чёлмужах церковь и нарекла ее Богоявленской — в благодарность за чудо своего спасения.

 

---

К уроку готовились:
Евгений Лисаков, журналист
Татьяна Бердашева, научный сотрудник Национального музея Карелии
Наталья Антонова, переводчик
Игорь Георгиевский, фотограф
Павел Степура, дизайнер
Елена Фомина, автор и редактор проекта «Уроки карельского»

---

При поддержке Министерства Республики Карелия по вопросам национальной политики, связям с общественными, религиозными объединениями

---