Преступление / Pahanruado
Обратимся к временам не столь отдаленным. Карельский преступник конца XIX века несколько отличался от преступника московского, петербургского или малоросского.
В 1904 году исследователь Борис Гурвич опубликовал монографию «Преступления и преступники в Олонецком уезде», где писал о жителях уезда следующее:
«Вы наталкиваетесь в них на поразительно легкое отношение к человеческой жизни, на грубое неуважение к ней недисциплинированого обитателя дремучего леса и гор, на особую мораль, одобряющую как бы действия руки, вооруженной печально знаменитым финским ножом, общее запрещение носить который в пределах столицы еще недавно последовало со стороны петербургского градоначальника».
Исследователь Гурвич первопричину зла видел в водке. Уменьшить кровавую карельскую преступность запретом кабаков не получится, считал он, надо и о душе позаботиться, поскольку население Олонецкого уезда «представляется совершенно неграмотным и потому не обладающим психическим запасом, единственно обеспечивающим критику и понимание добра и зла».
Другое дело, писал ученый, — соседняя Финляндия (часть Российской империи) и не совсем соседние Швеция и Норвегия (независимые государства). Там власти о духовной стороне не забывали, и уровень преступности в Скандинавии был гораздо ниже, чем в Карелии.
В общем, Борис Гурвич считал, что распространение образования и религиозной веры среди карел снизит количество убийств на душу населения. Допускал, правда, что образованный карел будет больше склонен к интеллектуальному преступлению, чем необразованный. Но мошенничество лучше, чем убийство. Поскольку гуманнее.
Статистика / Statistiekku
В 1914 году еще один исследователь, Владимир Копяткевич, изучил статистику преступлений, совершенных во всей Олонецкой губернии с 1897 по 1911 год. Действительно, больше всего за это время случилось преступлений против жизни и здоровья: убийств, покушений на убийство, избиений — в разные годы от 30 до 40 процентов.
Кстати, Копяткевич подметил, что за те 15 лет, которые он исследовал, удельный вес «личных посягательств» постоянно падал, тогда как доля краж и мошенничества непрерывно росла. Судя по всему, сыграла свою роль забота о духовной стороне: накануне революции в России ей уделялось особое внимание.
Преступниц в Олонецкой губернии было гораздо меньше, чем преступников, при том что население Карелии было женским больше чем наполовину, среди подсудимых женщин насчитывалось в разные годы от 9 до 14 процентов.
Сравнивая мужскую и женскую преступность, ученый пишет: мужчины более склонны к преступлениям государственным, а женщины «охотнее идут другим, более легким, путем — нарушая правила, охраняющие общественное благоустройство и благочиние».
Преступников разделяли не только по полу-возрасту, но — такие были времена — и по общественному положению (сословию). Тут получалось, что чаще всего преступниками становились крестьяне, затем идут мещане и только потом — потомственные и личные дворяне, духовные лица и купцы.
Хулиганство / Pahanruandu
В самом начале XX века Олонецкую губернию захлестнула еще одна проблема — хулиганство. Об этом «новом явлении», пришедшем в Россию, конечно же, с Запада, постоянно и возмущенно писали «Олонецкие губернские ведомости».
Например, в 102-м номере от 1905 года журналист Захаров констатирует: разгул хулиганства позволяет говорить о «какой-то дикой разнузданности в среде местной молодежи». Пишет он в первую очередь о Петрозаводске, но специально оговаривается: преступная мода постепенно проникает в обитель нравственности и традиционной русской (карельской) драки — в деревню.
В 1905 году проблема потребовала вмешательства самого губернатора Николая Васильевича Протасьева. Он обратился к родителям потенциальных и актуальных уже хулиганов с настойчивой просьбой: воспитывайте детей более строго, чтобы не было на улицах Петрозаводска такого безобразия.
Безобразие, собственно, заключалось в том, что молодые люди (группами и в одиночку) хватали подручные орудия вроде палок, ножей и кистеней и нападали на мирных прохожих. Делали они это обычно, судя по всему, с целью грабежа. Культура хулиганов, как писали журналисты, сначала пришла в Петербург из Лондона (само слово — английское), а уже потом попало из имперской столицы в Петрозаводск.
Наказание / Kuristus
В XIX веке в России, и Олонецкая губерния здесь не исключение, было так: если преступление совершал горожанин и оно было достаточно серьезным (степень определялась законом), его задерживали представители власти — полицейские. Если же злодейство происходило в деревне, наказание обычно организовывали местные силы.
В деревне было очень сильное мирское, общинное самоуправление. Выборные десятские, нечто среднее между полицейским и дружинником. Часто сами они не особенно и хотели выполнять такие обязанности, но мир, то есть остальные крестьяне, заставляли.
В этом случае иногда происходило судилище на основе обычного права: человека могли подвергнуть телесному наказанию, общественному осуждению. Этим дело и заканчивалось.
Другой вариант — более официальный — предполагал вмешательство урядников. Они по свежим следам на основе закона расследовали преступление.
Подозреваемого в серьезном преступлении представители власти доставляли в уездную тюрьму. Арест, суд — и по его итогам решалась судьба заключенного: либо снова за решетку, либо на свободу. Шансы в среднем были один к трем в пользу тюрьмы.
Тюрьма / Tyrmy
В конце XIX века в Олонецкой губернии насчитывалось пять тюрем: четыре уездные и одна губернская — в Петрозаводске. Из уездных центров тюрем не было только в Пудоже и Повенце. То есть сначала они там были, но потом из-за «незначительного числа арестантов» их упразднили и заменили «арестантскими помещениями» при отделениях полиции.
В Петрозаводске тюрьма была (и есть) солидная: каменная, трехэтажная, сразу построенная как помещение для содержания преступников.
Арестантов в конце века, по сегодняшним меркам, было не очень много. В 1899 году, например, в петрозаводской тюрьме сидели 43 человека, в олонецкой — 15, в лодейнопольской — 14, в вытегорской — 28, в каргопольской — 27.
Тюремный замок в Петрозаводске (сегодня следственный изолятор № 1) был построен для 47 человек. И поначалу оказался тесен. Для размещения арестантов вскоре были отремонтированы флигели на Круглой площади (сегодня площадь Ленина).
В одном из флигелей устроили 10 камер-одиночек: «…покои невелики, но чисты, светлы и очень теплы». Во втором флигеле в подвальном этаже размещались кухня и караульня, над ними были две общие камеры на 16 арестантов, еще выше — мастерская. Тюремные флигели были торжественно освящены и приняли первых заключенных осенью 1864 года.
Арестанты работали и в самой тюрьме, и за ее стенами. Они могли участвовать в сенокосе, жатве, плотничьих работах, быть грузчиками и дворниками. Непосредственно в тюрьмах заключенные шили одежду, плели рыболовные сети, изготавливали лапти и коврики, переплетали книги.
Тюремные власти трепетно относились к духовному очищению сидельцев. Для этого при тюрьмах открывались церкви — в Петрозаводске, Вытегре, Лодейном Поле. Остальным приходилось довольствоваться богослужениями в камерах, которые наделялись статусом часовен. Государство и церковь в вопросах перевоспитания шли рука об руку.
Полный текст выпуска национального проекта «Уроки карельского»:
При подготовке подкастов использована композиция «Девичья песня» из репертуара ансамбля «Кантеле».
Благодарим дирекцию ансамбля и лично художественного руководителя Вячеслава Иванова за помощь в подготовке материалов.
Сетевое издание
RSS Лента