Тонкая настройка

В Карельской филармонии Дмитрий Илларионов выступил 11 февраля с концертом, где звучала музыка Мануэля де Фалья в авторском переложении для гитары с оркестром, знаменитый концерт для гитары с оркестром «Аранхуэс» Родриго и симфоническая сюита Римского-Корсакова «Шехеразада». В перерыве между репетициями музыкант приехал в студию «Сампо ТВ 360°», чтобы поговорить с нами о жизни и музыке. Мы не могли упустить случай и попросили Дмитрия сыграть для наших слушателей попурри из разных мелодий. Ведущей в эфирной версии записи стала знаменитая песня Summertime. В расширенной версии знатоки могут услышать, как на шестиструнной классической гитаре можно сыграть мелодии группы Metallica.

— Вы играете классику на шестиструнной гитаре. А на семиструнной что играют?

— Семиструнная гитара появилась, по всей видимости, не в России. У нас она оказалась в начале XIX века, с этим временем связан ее расцвет. И она тогда еще, надо сказать, не использовалась цыганами, а мы все знаем, что в цыганской музыке семиструнная гитара используется всегда. Хотя сейчас очень много цыган, настоящих цыган, играют на шестиструнных гитарах — то ли ушла школа, то ли традиция… Между тем семиструнка живет и развивается. Почему-то за границей проходят фестивали, посвященные семиструнной гитаре. В одном из них, в Америке, принимают участие в основном наши эмигранты, но и иностранцы начали уже играть на этом инструменте. Это интересно, потому что в конце концов семиструнная гитара превратилась в русский народный инструмент, но золотой репертуар семиструнной гитары в XIX веке — это обычная музыка, которая может быть салонного, домашнего, а не концертного характера.

Шестиструнная гитара использовалась много где: и в каких-то больших историях, и в «продакшенах». Какая-то она грандиозная и при этом очень камерная. И так сложилось исторически, что в начале ХХ века шестиструнная гитара начала вытеснять семиструнку. Сложно понять, кто прав, кто виноват был в этой борьбе — люди писали какие-то невероятные, страшные, письма в КГБ, что один инструмент буржуазный, а другой — для пролетариата. Это, конечно, полная чушь.

Алексей Михайлович Иванов-Крамской — это, конечно, главный наш шестиструнник. В советское время ему, кстати, на самом деле очень много писем приходило, и он очень много сделал для популяризации инструмента. Среди поклонников семиструнки не было таких грандиозных личностей как Иванов-Крамской, который действительно и открывал классы классической гитары, и играл очень много, и аккомпанировал Лемешеву, и дирижировал. У него был оркестр НКВД, между прочим.

— До сих пор гитару в консерватории преподают на кафедре народных инструментов?

— Да, я являюсь преподавателем кафедры струнных народных инструментов. Это странное деление, которое не подтверждено никакими историческими традициями. Здесь вопрос глубже, потому что балалайка и домра, которые преподаются на той же кафедре, тоже уже не совсем народные инструменты — это концертные, академические инструменты. Вопрос: почему гитару определили туда же? Возможно, гитару некуда было определить. Мне больше нравится европейский вариант, где гитара находится на одной кафедре с фортепьяно, потому что ближе всего к гитаре именно фортепьяно. Поэтому, возможно, я и пошел на такой смелый шаг — переложил партию фортепьяно из концерта Мануэля де Фальи для фортепьяно с оркестром на гитару. Казалось бы, как можно фортепьяно сыграть на гитаре? Как ни странно, но по звучанию гитара иногда напоминает фортепиано. Интересный факт: когда человек играет на гитаре в комнате, где хорошая акустика, а другой человек идет по коридору и слышит эти звуки, то ему может показаться, что звучит фортепьяно. Я много раз с этим сталкивался.

— От соседей?

— Стучали и жаловались, что им уже надоело слушать пианино (смеется). Обычно гитару все воспринимают как аккомпанирующий инструмент. Музыкант может не только ударить по струнам и определить аккорды, но сыграть и мелодию, и аккомпанемент, и какую-нибудь полифонию… Гитара обладает огромным количеством возможностей, и люди зачастую не знают этого.

— Не было у вас соблазна уйти в рок или в джаз?

— Я бы поспорил насчет соблазнительности, потому что если ты не Стинг или Джо Бонамасса, то, скорее всего, будешь с большим трудом искать деньги на пропитание. К сожалению, мы вынуждены говорить о том, что надо как-то кушать, поэтому надо зарабатывать. Мне, наверное, повезло, что я как-то пробился в этом мире классической гитары и стал более-менее известным человеком. Меня приглашают, я играю концерты, и у меня есть возможность совмещать. Я играю Pink Floyd, «Металлику», Стинга того же самого, Led Zeppelin, — всё это на обычной классической гитаре. Я сотрудничаю с джазовыми музыкантами, участвую в джазовых проектах. Никогда не учился играть джаз, но люблю импровизировать. Играл и с замечательными братьями Ивановыми, и с Вадимом Эйленкригом, трубачом знаменитым, и другими. Мне всегда было интересно экспериментировать, но я старался не уходить от своего инструмента, потому что мне кажется, что на этом инструменте можно сделать всё. Ты можешь играть на этом инструменте любую музыку, то есть совершенно не обязательно брать электрогитару для этого.

— А песни у костра?

— Это отдельная история. Я, честно говоря, никогда их особо не любил, а мой папа любил и пел мне их вместо колыбельных. Иногда попадались даже полублатные песни. Но однажды я очутился на Грушинском фестивале и играл «Чакону» Баха в лесу. Я всегда играю Баха с закрытыми глазами, «Чакона» длится минут 13-14. Я закрываю глаза и просто куда-то улетаю совершенно, в другое пространство. И вот я открываю глаза и вижу, что за эти 13 минут вся поляна заполнилась людьми. Это был уникальный опыт, и потом я неоднократно участвовал в бардовских фестивалях. Там очень благодатная публика, потому что люди, которые любят слушать и петь песни у костра, — зачастую очень понимающие и слышащие музыку.

— Какие у вас впечатления от выступления в Рускеале?

— Это одно из самых незабываемых выступлений. Я считаю, что классическую музыку надо играть там, надо организовывать концерты, потому что это прямо совсем другая атмосфера. Концертный зал не предполагает большого количества слушателей. Кроме того, многие боятся идти в зал, а тут — пожалуйста! — люди приходят на открытый воздух, тебя окружает невероятная красота, которая вдохновляет и на слушание музыки, и на саму игру музыкантов. Мне нравятся и потрясающий проект Ruskeala Symphony, и фестиваль «Музыкальная экспедиция» моего друга Бориса Андрианова.

— Как вы относитесь к фингерстайлу, пальцевому стилю игры на гитаре? Гитарист Энвер Измайлов виртуозно играет на грифе гитары самые сложные вещи. Кажется, такой стиль называется теппинг.

— Энвера я очень хорошо знаю, мы с ним вместе не раз выступали. Энвер придумал свою собственную систему игры. Теппинг известен в мире, есть знаменитый Стенли Джордан, который играет двуручным теппингом. Стиль, которым играет Энвер Измайлов, называется «спайдер», это «паучья» техника. Энвер — потрясающий человек, суперталант, удивительные вещи делает. Сейчас у него огромное количество последователей. Здорово, что мы живем в одно время с Энвером.

— На джаз-фестивале в Коктебеле он по заявкам публики играл импровизацию «Утро в Коктебеле», где имитировал все звуки просыпающегося местечка.

— Да, я слышал это. Он использует максимум возможностей инструмента. Он играет на электрогитаре и пользуется всеми ее примочками, то есть устройствами разными. Я тоже использую устройства, но только чтобы переворачивать странички. Появилось такое устройство, которое соединяется с айпадом по блютузу: ты нажимаешь ногой, и на айпаде переворачивается страница с нотами. Я это использую на концертах.

— Как вы сохраняете свои ногти на правой руке, которые используются вами как медиатор? Что делать, если ноготь сломается?

— Я ничем их не покрываю, хотя многие музыканты используют какие-то покрытия — лаки, акрилы. Ногти, к сожалению, иногда ломаются. На этот случай у меня всегда есть с собой специальный шелк, которым можно спасти ноготь, и клей. Я очень не люблю всё это использовать, потому что привык играть собственным ногтем без наслоений искусственных.

— Как вы успеваете перестраивать инструмент прямо в процессе игры?

— Дело в том, что в отличие от многих гитаристов, я не играю в одном и том же строе всё время. Обычно шестиструнная гитара настраивается так: ми — си — соль — ре — ля — ми, начиная с самой тонкой до самой толстой струны. Я, бывает, играю строй: ми — си-бемоль — соль — ре — ля — ми-бемоль, то есть, вообще другой строй. Я часто использую перестройку шестой струны из ми в ре, то есть, меняю ноту. Вообще гитара — инструмент, который сложно настроить. Строй зависит очень часто даже от того, какая энергетика в комнате. Гитара может вдруг просто перестать строить. Я слышу тончайшие изменения в строе и поэтому по ходу, когда у меня есть возможность, могу перестроить. Это достигается благодаря определенной свободе, которая у меня уже есть. Это именно подстройка, fine tuning, тонкая настройка. И еще я иногда перестраиваю гитару во время исполнения произведения. Это выглядит довольно эффектно. Я не скрою, мне нравится, что это выглядит эффектно, но я не делаю этого специально.

— Похожи ваши отношения с гитарой на отношения с человеком?

— Гитара — одушевленный предмет. У меня несколько инструментов, и, когда ты начинаешь на другой гитаре играть, предыдущая может обидеться, строить перестает — расстраивается. Да, это почти как с человеком, с которым ты взаимодействуешь постоянно.

— Я прочитала, что ваши родители были философами. Это повлияло на вас?

— Мои родители занимались наукой, в советское время были большие отделы в Академии наук, посвященные всяким аспектам философских наук. Они чего только не изучали, иногда это была пропаганда здорового образа жизни. В 1980-е годы, когда Горбачев вел антиалкогольную кампанию, выпускались соответствующие книги. Одна из книг, которые написали мама с папой, называлась «Трезвость — норма жизни».

— Трезвость — норма жизни?

— Я не поддерживаю людей, которые излишне выпивают. Не могу сказать, что я совсем не пью, но я много работаю, поэтому не успеваю это делать часто. К тому же есть масса очень интересных вещей помимо алкоголя — это спорт, например. Я бегаю, катаюсь на лыжах, плаваю. Футбол — один из моих самых любимых видов спорта. Спорт — норма жизни.

— Когда-то вы сказали, что ваша мечта — мир во всем мире. Так и есть?

— Я глубоко переживаю всегда всякую войну. Моя семья из Москвы переехала в Кишинев, я там родился, а когда мы уезжали, там началась приднестровская война. Я ездил на поездах, в которых были дырки от пуль, были эти все волнения в начале девяностых годов, когда стороны стреляли по зданию парламента… Мне кажется, когда люди убивают друг друга — это какая-то такая дикость. Нет ничего ужаснее, чем война, и это действительно очень важно. Важно, чтобы был мир. Что мы можем? Мы можем играть музыку, и таким образом содействовать тому, чтобы не было войны.

— Можете рассказать о своем детстве в Кишиневе? Подходит ли к этим воспоминаниям музыка Бреговича, например?

— Наш дом находился напротив знаменитого ресторана «Мугурел», и каждую субботу я слушал молдавскую музыку. Она с самого детства в меня вошла, я ее очень люблю. Это очень интересный опыт, потому что это совсем другие традиции, вообще все другое. Молдавия — бедная страна с большим потенциалом, который очень сложно открыть. Там живут люди с добрым сердцем. Да, есть что-то есть общее с Кустурицей, с музыкой Бреговича, но всё равно по-другому. Каждый раз, когда я приезжаю туда, я чувствую этот другой воздух. Я с большим удовольствием приезжаю в Кишинев, поддерживаю местный органный зал, один из моих любимых залов. Во время пандемии я сыграл там сольный концерт. В последний момент отменили публику, но я решил не отказываться от выступления и сыграл концерт онлайн, с пустым залом. Кишинев — это такая странная родина для меня, я ощущаю себя немножко человеком из Молдавии.