«Мечтатель и фантазер»

Александр Машков (Шнурик, Шнурик Любимый, Шну Шну) — поэт, организатор музыкальных событий, один из создателей ежегодного фестиваля искусств «Первая ласточка», волонтер, участник благотворительных акций, швея. Добрый человек из Петрозаводска. Панк.

Александр — вегетарианец. «Будь добрей, не ешь зверей!» — призывает он в соцсетях. По-другому представляли мы панков… О том, что сейчас представляет собой панк-движение, зачем человеку шипы и что такое свобода, разговариваем с Александром в студии «Сампо ТВ 360°»

— Панк-культура не перестала существовать в Карелии?

— Сейчас у нас некоторое затишье. Наверное, это связано с миграционными вопросами, потому что многие деятели музыкальной индустрии покинули наш регион и отправились изучать мир. Больших ярких музыкальных событий стало не так много, и музыка гаражей, подвалов, чердаков переместилась на кухни. Но панк — это не только про панк-музыку. В стиле панк может быть создана графическая или живописная работа, поэтическое или прозаическое произведение, какая-то медитативная панк-практика может быть. В XXI веке люди уже давно мешают из своих увлечений какой-то коктейль. Да и музыканты не грешат взять оттуда чуть-чуть, отсюда… В панк включается и рэп, и электроника, и industrial noise, — получается какой-то коктейль, который называют в соответствии со своими пристрастиями.

Больше 40 лет мы видим, как кто-то задает вопрос, жив ли панк. Может, это тот кусочек айсберга, который выглядывает из андеграунда? Панк, несомненно, жив, но он меняется, у него другой внешний вид, форма, звучание. Панк со мной каждый день. Как музыка, как угол зрения на вещи.

«Любое направление жизни — это какой-то ритм. Панк — довольно быстрый ритм, такая колотушка. И с моим мироощущением он так сошелся, что теперь как локомотив несет меня на сверхскоростях. И нет самого страшного момента: почти нет ощущения времени, которое ушло бездарно, куда-то провалилось. Я думаю, что панк — это какой-то Будда во сне. Вокруг бушует огромный социальный мир, несправедливый, а ты в море на каком-то плоту держишься. Панк — это плот, может, моторка даже. Не тонет и других тянет».

— А идеи панка поменялись?

— Одна из основополагающих идей панка — идея, культивирующая объединение. Музыка должна объединять, мероприятия фестиваля должны объединять людей, а не искать в них различия.

Когда я в детстве слушал песни Боба Марли, то был уверен, что тот — панк. Товарищи со мной спорили. Мы переводили тексты, и я говорил: вот это прямо точно! Однажды мне попалась кассета с песнями Боба Марли, и там была композиция Punky Reggae Party! Вот прямое доказательство. На большом фестивале, почти перед самой смертью, Боб Марли собрал фестиваль, на который пришли люди из разных районов, городов, состоящих в конфликте. И именно тогда они прониклись единой волной позитива. Личной и музыкальной, фестивальной. Это я люблю рассказывать людям, которые считают, что музыкой ничего не поменяешь.

Панк говорит о том, что не нужно сопротивляться, нужно помогать. Ты тратишь ту же энергию, но это дело более стоящее. Об этом можно прочитать, например, в книге «Философия панка: больше, чем шум».

— Что значит панк для вас?

— Почему я влюбился в панк-рок? Я слушал эту музыку, и мне нравился ее энергетический напор. Тебя колотит, пробивает — очень круто. Потом я начал переводить тексты. Не могу же я верить только в ритм. Перевод текстов помог мне сформировать представление о том, что такое панк в разных регионах: азиатском, африканском, американском, европейском. Общим был какой-то критический взгляд панков на существующую действительность. Реакция на то, что вокруг слишком много обмана, лжи, иллюзий. Ложь стала обыденной и ежедневной. Рассказ про аиста, приносящего детей, — одна из первых обманок человека.

Панк — это поиск правды о том, что такое человек. Как человеку достичь равновесия и комфорта? Панк выступает за развенчивание культов личности, за отказ от формальных привычных ритуалов, традиций, которые мы соблюдаем, но не понимаем их сути. Панк говорит: давайте добьемся сути, может, нам не надо так делать? Может, мы освободим себе кучу времени, чтобы отдыхать, купаться, играть музыку, а не заниматься, например, соблюдением формальной обрядности?

Панк — это освобождение от гнетущего быта, я считаю. Ну и, конечно, огромный вопрос обществу: посмотрите, как мы живем. Зачем мы столько сил, средств тратим на то, чтобы уничтожать свободу мысли, свободу слова или свободу передвижения? Зачем мы подрезаем себе крылья, если мы можем пойти по другому пути и чувствовать себя свободными?

— Как вы сами освобождаетесь от быта?

— Все эти потуги освободиться от рутины связаны с тем, что я должен чему-то научиться, приобрести какой-то опыт. Я вырос, окончил школу, получил там какие-то знания, но не знаю, что с этими знаниями делать. Где можно применить знания, например, из алгебры и начала анализа? Сейчас я даже не представляю себе, что это. При этом, окончив школу, я не знал, как костер зажечь, хотя это намного важнее для меня как для потенциального путешественника.

Панк — это про уход от цивилизации, про освобождение времени. Тяжело такое произносить вслух, наверное, но каждый день я пребываю в каком-то моменте счастья. Это может быть сколько-то минут или сколько-то часов. Живя так, как я живу, я достиг определенного уровня комфорта. Ритм панка удивительным образом со мной слился, и я нахожу время для себя и для каких-то полезных дел. Полезными делами я называю то, когда я могу чем-то поделиться с другими людьми. Своей радостью, например.

«Есть байка о том, что галстук появился как напоминание о петле. Человека должны были повесить, но веревка не выдержала, и он выжил. В знак благодарности судьбе теперь он носит ее на шее».

— Расскажите, что на вас надето сейчас. Всё ли символично тут?

— Я думаю, что тут всё символично. Это всё самоделки — мама меня научила шить на машинке, и я пользуюсь этим умением. Я ношу или самодельные вещи, или вещи, которые пришли в негодность, но я дал им еще один шанс. Традиционный элемент стиля панк — мятые пиджаки (мы не должны их гладить весь день). Галстук я могу надеть на любое место, кроме шеи.

Тут у меня на медальоне собачка нарисована, шпиц какой-то. Декоративный медальон, я его на улице нашел. Выйти в общество в собачьем ошейнике — это вызов! Идею с ошейником можно разогнать до символизма: мы все — марионетки, каждого водят на ошейнике. Давайте не будем врать, что этого нет.

Сейчас я в докерской шапочке — это намек на рабочий класс. Сам-то я бездельник. Официально не работаю, не хожу в пятидневку — слишком дорога мне жизнь, не могу тратить ее на постоянную работу. Но моя шапочка — это дань уважения рабочему классу, который когда-то проявил сознание и заявил о своих правах. Я добавляю смысла в те вещи, которые мне нравятся. Мне не нужно перенимать символы, которые общество дает наготово. Я хочу сам создавать, я — творец.

Я не умею рисовать, как художник, но я могу найти себя в другом — создавать какие-то самоделки, штучки, приспосабливать всякий хлам, который нашелся на улице и валяется без дела.

В моей жизни все спонтанно. Планируешь в понедельник сделать то, а во вторник это, но вдруг через 20 минут тебе звонят: не хочешь ли сегодня поехать в Азербайджан, поработать на «Формуле-1»? Блин, да, хочу. Есть сумка, которая всегда наготове, в которой есть зарядки, какой-то комплект одежды, орехи, мультитул. Я всегда готов к чему-то неожиданному. Чудо за углом может тебя ждать, а ты его пропустишь, потому что сумку дома забыл.

— Как появился фестиваль современного искусства «Первая ласточка»?

— Панк-рок — это непрофессиональная среда, самоучки. И меня в моей карельской, питерской жизни окружают непрофессиональные люди: художники без художественного образования, писатели без писательского, деревообработчики без столярного. «Первая ласточка» — это такой коллективный самоанализ, с одной стороны. А с другой — возможность увидеть, чего мы достигли за год. Это неформальный мультижанровый фестиваль, организованный без клише многих выставочных пространств. У нас, например, можно трогать экспонаты.

— Организаторы «Первой ласточки» — все панки?

— Организаторское ядро — четыре-пять человек, не считающих себя участниками панк-движения. Я — такой, они другие, у всех свои вкусы. И мы приглашаем к участию всех желающих показать свое творчество. Критерии отбора нестрогие: произведение должно быть завершено, и оно не должно пропагандировать насилие. На фестивале важно общение, здесь можно поговорить друг с другом не о бытовых вещах, а, например, обсудить теоретические работы художников, выявить влияние линии на цвет и так далее. Каждый раз у нас выставляют работы не меньше 50 человек. Для половины из них это первый выход в свет, и дебютантом можно стать и в 13 лет, и в возрасте за пятьдесят.

— Вы сами не художник?

— У меня миллион ролей. Я рисую, но не могу пока назвать себя художником. Я пишу стихи, но не называю себя поэтом. Мне кажется, мне до поэта еще расти и расти, хоть меня есть несколько книжек стихов. Мечтатель — моя профессия. Я — фантазер и мечтатель.

— А где вы учились?

— Я окончил филологический факультет Петрозаводского университета. Писал диплом по прозе братьев Стругацких у профессора Евгения Михайловича Неелова.

— Есть у вас мечта?

— Есть планы, а есть мечта. Если кто-то мечтает разбогатеть, то это больше похоже на план. Мечта не может быть конкретной. Я живу в социуме, вокруг меня много разных людей. Моя мечта о том, чтобы человеку жилось легче и безопаснее. Я понимаю, что мир не изменится молниеносно, но я должен что-то делать в этом направлении, не рассчитывая увидеть результат. Как у Стругацких: «Я знаю, почему так много людей охотно занимаются колкой дров — по крайней мере, сразу видишь результат своей работы…»

Моя огромная мечта — мегаинтернационал на весь мир, на все галактики. Хочется, чтобы ни одно чувствующее существо ни в одном измерении не страдало. И для этого я провожу свои благотворительные концерты, хожу на субботники и прочее. Учусь маленькими шагами достигать большого равновесия между людьми.