«Чтоб море не переставало…»

Стихи

Монолог Петра

Вот. Я гол, и почти не пьян, и собираюсь не врать. Я чудовищно зол на Тебя, и на ангельскую Твою рать, и на волю Твою, по которой я должен страдать так, как будто бы виноват, и правда, сильнее других.

Боль такая, что не помогают ни но-шпа, ни алкоголь, эта боль глубоко внутри, чтоб её отключить, надо знать пароль. Я рукой провожу по лицу, слёзы пачкают солью ладонь, но я больше не обращаю вниманья на них.

Нет, мне не о чем было плакать, пока я никого не любил. Ты давал мне любую, рядом с которой я проходил, самых лучших из тех, что когда-либо видел мир: что ни женщина, то королева, мечта поэта.

С белой кожей, спокойным дыханьем, статью заморских цариц, благополучье смотрело в упор с их гладких, ухоженных лиц. Они были готовы лечь под меня хоть к небу глазами, хоть ниц, раздевались быстрее, чем я ослаблял ремень…и вдруг Эта.

С её острым углом в душе, кармой в трещинах, намёками на невроз, и я враз обо всём забыл, в её сны по лопатки врос. Она стала единственным верным ответом на самый больной мой вопрос, и я верил в неё тогда больше, чем в то, что Ты меня создал.

Может быть, Ты за это развёл нас по разным домам? И с тех пор мне любая комната, как тюрьма, и любая красавица мне словно лёгочная чума, я шарахаюсь ото всех и ищу её путь по звёздам.

Если я был не прав, отпусти мне грехи и верни её снова ко мне, разреши её голосу быть в этой страшной, почти осязаемой тишине, я устал балансировать над обрывом на острой, как скальпель, струне, и мой шаг с каждым разом всё медленней и пьянее.

А не можешь вернуть её, так излечи меня, ну, причастьем, молитвой, стенами монастыря, чем Ты там ещё лечишь таких безнадёжных, как я? Если нет, то возьми уже, что ли, к себе скорее.

Ты – море

ты — солёное море, живое, и мне сейчас нужно одно —

одинокой подводной лодкой залечь на песчаное дно,

где вокруг — тишина, темнота и мягкое тело воды,

как модель материнской утробы, сохранявшей меня от беды.

море знает о древних всё, говорит на запретные темы на все лады,

для горячих матросов готовит постель и смывает потом следы,

лижет руки тому, кто кормит с ладони одичавших китов и рыб,

гладит плечи и спины скал, и мне хочется быть одной из таких вот глыб.

но я здесь. говорят, у меня способности к языкам, я могу освоить любой,

но из всех, что я знаю, мне нравится только твой —

исцеляющий, тёплый, немного солёный, совсем морской.

говори со мной шепотом, я буду слушать тебя, как прибой,

и идти на твой звук, не сворачивая, будто за мной конвой.

говори со мной так, будто ты между мной и моей головой.

 

* * *

Луна дрожит, февраль всемогущ и молод,

Я стою на пороге квартиры, весны, чудес,

Я сюда незаконно проник, незаметно пролез,

Покажи мне свой мир, не позволь возвратиться в холод,

В этот чёрный зияющий космос полярных ночей,

Где едва успеваешь проснуться-скорей бы напиться…

Я носил в себе свет, но я прятал его за ресницы,

Потому что опять и опять оставался ничей.

А теперь я готов его лить на ладони твои,

На твоё драгоценное мерно стучащее сердце,

Этот свет не сожжёт, но поможет быстрее согреться,

И до следующих зим светлячком затаится внутри.

 

* * *

Перед рассветом море совсем другое —

тонкой струной в горизонт уходящая гладь…

Я бы хотел стоять здесь сейчас с тобою,

Но тебе постоянно приходится улетать.

Я рыбак, соль и ветер — моя работа,

Отблески чешуи серебрят моей лодки дно.

И я думал, на лучшее надо вести охоту,

Оказалось, всё лучшее море даёт само.

Как в тот день…ты стояла лицом к прибою,

Улыбалась, кулон зажимала в горсти,

И я знал, что дальше пойду с тобою,

Что уже не позволю тебе уйти.

Ты из света, из тёплого пряного аромата:

Чёрный перец, вербена, пачули, имбирь, тимьян.

Я держал тебя за руку, врали все циферблаты,

Я боялся похмелья, хоть не был нисколько пьян.

Лето кончилось, кожу скрывает одежда,

Между нами на карте пунктиры границ…

Я-то думал, что лучше всего живётся на побережье,

Оказалось, что где-то между твоих ключиц…

 

* * *

Это снова зима, моя радость, вечный маятник и метроном,

Мы поём о морях, а она тихо прячется за углом,

Вяжет белую шаль, чтоб однажды накрыть ею дом

И того, кто в нём.

Это просто ещё один раз обежать вокруг солнца земле,

Нарастить возрастное кольцо на древесном стволе,

Жестяные заплаты поставить в сердечной коре,

Чтоб всегда оставаться вне.

Это время, когда мы отчаянно держимся за уют,

Тело к телу, по горлу сочится брют,

Я глотаю своё неуместное «я люблю»,

Эти буквы врут.

Это время быть рядом и греться к щеке щекой

Прорастёт между нами однажды глухой стеной,

Я уйду, но сумею оставить с тобой

Эту флейту, в которой покой.

Я дышал в эту флейту музыкой, если станет невмоготу,

Прикоснись к ней губами, я звуком в тебя войду,

Растекусь по сосудам, из сердца исторгну беду

И растаю во рту.

 

* * *

Дни отличаются друг от друга цветом рубашки, маркой машины такси, сортом супа в бульонной чашке…ночью уложишь себя в постель, утром встанешь — глупая неваляшка, жаждущая от бога каких-то вестей.

Тщетно. в этих широтах новости редко, всякий стремится сберечь свои нервные клетки, из развлечений — любовь, что подобна русской рулетке: на каждые шесть поцелуев, один — роковой.

В этих краях, где мужья и коляски для первенцев ходят по кругу, мы бы могли стать честнее и ближе друг к другу, быть обнажёнными до нутра, невзирая на вьюгу, ежевечерне снимать с себя всё, раздеваясь дотла.

Впрочем, тебе до того дела нет, ты живёшь в тех местах, где, по слухам, небо — потёртый мешок, набитый лебяжьим пухом, вспорешь такое ножом и белые перья, не слышно для уха, лягут на город, и в городе станет свежо.

Intérieur

Из сердца, в месте старого пореза,

Такая липкая, что не отмоешь спиртом,

Течёт,

Живая, как берёзы сок,

Вода морская,

Для чего-то в вены

Залитая Создателем смешливым.

Без этой влаги

Я — всего лишь глина.

И ты — всего лишь глина.

И Создатель.

Без этой силы всё, что мне приснится,

Останется всего лишь сновиденьем

Отшельника, уснувшего навеки

В хитоне перламутровых извилин.

А с этим соком, красным и горячим,

Я — океан,

прогретый солнцем космос.

Во мне большие голубые рыбы,

Они молчат, но думают на хинди,

И в каждой больше дюжины жемчужин,

Которыми кормили их пираты,

Спускавшиеся в самые глубины,

Чтоб разыскать возлюбленных русалок.

Пираты знали древние секреты

О роковой любви, о ранах, роме, рыбах…

И я хочу открыть тебе всё это,

Пока ещё не стала мёртвым морем.

 

***

сесть в ванной

и сидеть под душем,

чтоб чувствовать спиною воду,

чтоб чувствовать себя, как рыба,

лишь изредка глотающая воздух,

не быть так много должной кислороду.

не очень отличаться от прадедов,

ещё породы быть не очень ценной,

ещё не быть единственной из рода.

уметь зеркальной быть и разноцветной,

из рук чужих выскальзывать и в сети

отныне никогда не попадаться,

ещё — не попадаться на крючок.

хранить своё двухкамерное сердце

за слюдяной чешуйчатой кольчугой,

метать икру, а не в бреду метаться,

и мастерски уметь залечь на дно.

не понимать того, что произносят,

не быть носителем членораздельной речи,

но помнить всё от сотворенья мира

и знать, о чём в действительности надо

молиться солнцу, если уж молиться:

не о тебе, не обо мне, а только

о том, чтоб море не переставало.