Монастырь

Именно в Важеозерье стоит ехать, чтобы понять, что такое настоящий монастырь. И не просто разобраться, как он устроен, а на себе ощутить особый дух монастырской жизни. И еще здесь можно увидеть людей, для которых служение — суть каждого прожитого дня. И ты это точно знаешь, потому что чувствуешь: сам бы так не смог.

— Смотрите, какие черные! Как монахи в рясах, — умиляются паломницы. У ограды монастыря нас встречает кошачья семья. Ранним утром здесь кроме котов мало кого встретишь — все на службе или на послушаниях.

В узком смысле слова монастырское послушание — это некая работа, которую возлагают на каждого здесь живущего. Послушание отца Ионы — встречать гостей и проводить экскурсии. Он уже ждет нас у келейного корпуса.

— Много у вас паломников бывает? — спрашиваю.

— Летом автобуса два-три в неделю приезжает, — отвечает монах, — а зимой, если грейдер по дороге не пройдет, к нам и не добраться.

В 2020 году Важеозерский монастырь отпразднует 500-летие со дня основания. Но история его началась еще раньше, когда инок Геннадий из обители Александра Свирского пришел на берег озера Важе. Здесь он прожил отшельником в пещере до конца своих земных дней, «своим подвигом духовным, своей молитвой освятил это место».

После себя преподобный Геннадий оставил последователей. Среди них был монах Никифор — также ученик преподобного Александра Свирского. Никифор начал строить на этом месте общежительный монастырь.

— Я сюда попал не просто мирским человеком, — рассказывает отец Иона. — Собственно, здесь в первый раз в церковь-то пришел. Вообще никакого отношения к церкви не имел. Просто так вот, как батюшка говорит, благодатью шарахнуло.

В монастыре не надо объяснять, кто такой батюшка. И насельники, и паломники знают игумена Илариона. Настоятель Важеозерского монастыря — митрополит Петрозаводский и Карельский Константин, а отец Иларион — наместник. Он непосредственно заведует жизнью обители: и хозяйственной, и духовной.

Обычно в монастырях игумен и духовник — разные люди. В Важеозерском обе функции исполняет отец Иларион. Духовник — это человек, который исповедует братию.

Братья не перестают удивляться: батюшка на все руки мастер! И лук посадить, и фруктовый сад развести, и с электрикой умеет обращаться. Однажды поехал в город освящать квартиру какого-то силовика, а жена его в это время решила исповедаться. Но так, чтобы муж не понял. И на ломаном французском говорила что-то. Батюшка походил, поосвящал и, собравшись уходить, к ней повернулся и на чистом французском ответил, как быть.

Первая служба в монастыре начинается в 4:30 утра. Она самая длинная, около трех часов. Потом небольшой перерыв. В 8:30 — литургия. Ее длительность зависит от количества людей, которые будут причащаться. Если приезжает группа паломников, может и до трех часов растянуться. Если вообще никого нет, в полтора часа укладывается.

После литургии — время послушаний. Обед в час, полчаса перерыв, и до вечерней службы — послушания и личное время. В 16:45 — вечерняя служба. После нее, в семь часов, ужин. Затем небольшое повечерие, братское правило: отдельно для братии, отдельно — для трудников. Потом уже частные правила в кельях. В 10 вечера — отбой.

Летом служат в деревянном Спасо-Преображенском соборе, зимой — в более теплом, каменном храме Всех Святых. Обе церкви XIX века. Икон на два храма не хватает, поэтому со сменой сезона их переносят.

Храмы монастыря — это то немногое, что осталось здесь от прежней пятисотлетней монастырской жизни. После революции иноков разогнали. Перед Зимней войной сюда ссылали финских репатриантов строить Интерпоселок. В 1937 году почти всех их расстреляли. С началом войны в поселке создали колонию для несовершеннолетних. Позже сюда назначили психиатрическую лечебницу, которая в 1991 году перебралась в Матросы. В Спасо-Преображенском соборе был спортзал, а в храме Всех Святых — клуб.

— Когда батюшка сюда приехал в 1995 году, говорит, уже зимний храм просто как сеновал использовался, — рассказал отец Иона.

Не уцелели и старые могилы. Братское кладбище перепахали на глубину почти полметра. Не сохранилось и архивных данных. Понять, сколько на территории монастыря захоронено людей, невозможно. На месте предположительного кладбища поставили часовню Новомучеников и исповедников российских.

— Приехали тут женщины из Канады. Одна из них показывает на наш братский корпус и говорит: «А я здесь родилась», — вспоминает отец Семеон. — После советско-финской сюда интернировали украинцев, белорусов, итальянцев и других иностранцев. Всех, кто был неугоден, — сюда.

У отца Семеона есть пес — Дружок. Говорит, сам прибежал год назад. И хотя по негласным правилам собакам в монастыре не место, Дружок остался, куда ж его.

— У нас все по-простому. Но запросы — заоблачные, — улыбается отец Семеон. — И исполняются ведь.

Еще один храм Важеозерского монастыря — двухэтажный — в прошлом служил в качестве Святых врат монастыря. Церковь на первом этаже освящена в честь Иоанна Кронштадтского. В конце XIX века он особо покровительствовал Важеозерскому монастырю: во многом обитель после пожара 1885 года восстанавливали за его счет и по его молитвам. В 1892 году он приезжал в монастырь, чтобы освятить Преображенский храм.

Трудами Иоанна Кронштадтского было также устроено Успенское подворье монастыря в Санкт-Петербурге. Сейчас там удалось с трудом возобновить службы. А тогда, 100 лет назад, при подворье был организован еще и большой Дом трудолюбия. Такие дома, нововведения святого праведного Иоанна Кронштадтского, в свое время давали жителям рабочих окраин Петербурга работу, крышу над головой и пищу.

У стен летнего храма — могилка блаженного инока Владимира. Его мощи перенесли сюда в 2000 году. Духовное чадо Иоанна Кронштадтского подвизался здесь с его благословения. Года полтора прожил в монастыре, потом был вынужден уехать на подворье монастыря в Санкт-Петербурге. После закрытия подворья скитался. Погиб мученически: матросы, увидев человека в подряснике, избили его и вытолкали на полном ходу из трамвая. Сегодня многие паломники специально приезжают в монастырь к могилке инока Владимира: знают о чудесах и помощи, приходящей по его молитвам. Но, к сожалению, рассказывать о заступничестве важеозерского мученика пока не спешат.

— Мы сейчас собираем документы на канонизацию, — говорит отец Иона. — Для прославления нужно не просто историю записать, нужны контактные данные того, кто ее рассказал. А их люди не хотят давать: рассказать мы расскажем, но не называйте нас. 70 лет безбожия даром не прошли: люди пока не привыкли, видимо, что можно свободно об этом говорить.

Потрудиться во славу Божию. Для этого в монастырь приезжают трудники. Это и мужчины, и женщины. Только последние живут за стенами обители — в монастырской гостинице. Монастырь хоть и небольшой, работа найдется всем. Приют здесь тоже дадут каждому, был бы паспорт с российской пропиской. Преступников в монастыре не укрывают. Все данные насельников передают в полицию.

Приезжающих в первый раз Важеозерский монастырь поражает тем, что здесь нет никаких «цен». Ни на свечи, ни на иконы, ни на обед в монастырской трапезной, ни на номер в гостинице. Все действительно за добровольные пожертвования. И никто не следит, сколько ты бросил в коробку.

Пожертвования — это не только деньги. Монастырям помогают продуктами, стройматериалами, мебелью посудой, одеждой, тканями. Тем, что есть. Нужды Важеозерского монастыря публикуют на сайте обители.

— В чем секрет рецепта монастырского сыра?

— Ноу-хау — в закваске. Я с ней экспериментирую. А остальное — по рецепту сулугуни. Взял из интернета.

— Вы хотите стать монахом?

— Этого я недостоин… Хотя бы послушником. Уже достаточно. Хотя можно спастись и в миру. Но лучше — трудником, так легче. На территории монастыря меньше мирских соблазнов.

Среди трудников есть верующие, а есть те, кто сюда приезжает (или привозят родственники) справляться с проблемами. По-церковному такие проблемы называют страстями.

— Привозят, — говорит отец Иона. — Но для работы с алкоголиками и наркоманами нужен специалист. У нас ни психологов, ни наркологов нет. У нас также нет жесткого контроля над трудниками: если у них есть желание, найдут и выпивку, и наркотики. «Отходить» здесь можно только в том случае, если у человека у самого есть сила воли, если он осознает, что ему это надо и действительно хочет бросить.

Монастырь, как и в старину, живет натуральным хозяйством: огороды, теплицы, пять коров, пасека. Недавно батюшка решил высадить сад. Монахов здесь немного — 12 человек. В делах помогают послушники и трудники.

— Зачем люди едут в монастырь?

— Сложный вопрос на самом деле. Вы и от братии на него ответа не получите. Я так до сих пор не отвечу. Я здесь больше девяти лет, но до сих пор толком не знаю, как так получилось, как я вообще здесь оказался.

Трудники и паломники приезжают, помогают монастырю, насыщаются благодатью и возвращаются в мирскую жизнь. Те же, кто хочет остаться, пишут прошение о вступлении в братию и начинают испытывать себя — стремятся в послушники. Однако вступить на тропу монашества дано далеко не каждому.

— Для кого-то тяжелый устав, для кого-то тяжело само по себе нахождение в закрытом сообществе. Кто-то пытался убежать от каких-то мирских проблем, но этого делать нельзя, потому что эти проблемы все равно тебя найдут и все наружу вылезет, и только еще хуже будет. Выгоняем мы только в двух случаях: либо алкоголь, либо наркотики. Любые другие проблемы можно решить.

Послушником трудник может стать по благословению батюшки. Тогда он уже считается членом братии. Послушнику выдают и часть монашеского облачения — подрясник и головной убор — скуфью. Этап послушничества предшествует постригу и может длиться долго — от трех лет до нескольких десятилетий.

— Он тяжелый психологически. Физически здесь ничего трудного нет: и работа несложная, и нагрузок как таковых мало, — делится своим опытом отец Иона. — А вот психологически — да, тяжело. И если нет внутреннего настроя, мало кто задерживается. За то время, что я здесь, приходили и пытались вступить в братию человек, наверное, 20, если не больше. Остались только трое.

— Братья общаются с родственниками?

— Кто-то общается, кто-то, бывает, что и нет. У нас нет строгих установок на этот счет. Уход от мирской жизни — это понятие духовное. Можно жить в городе и оставаться монахом. А можно уйти на болото, но монахом никогда не стать. Уход от мирской жизни — это отказ от душевных привязанностей к этой мирской жизни. А в какой мере с мирской жизнью общаться — это личное дело каждого.

Если послушник проявил стойкость в своих намерениях, опять же по благословению духовника, его стригут в монахи. Здесь тоже все непросто. Сначала стригут в рясофорные иноки (это чисто русское понятие, нигде больше института иночества нет). При этом нарекают новое имя. Инок — это, по сути, тот же послушник, но он уже дает предварительные монашеские обеты. Его одежда — это подрясник и ряса, на голове — клобук.

Затем, спустя еще какое-то время, инок снова проходит таинство пострига, на этот раз в основной — мантийный постриг. Снова меняется имя. Внешне такого монаха отличает черная мантия. Высшая ступень на монашеском пути — постриг в Великую схиму. Его удостаиваются немногие и иногда уже на смертном одре.

Отец Иона терпеливо водил нас по монастырю часа два. Прощаемся в просфорной — ему пора браться за выпечку. На столе замечаю книгу про масонов.

— Кто это у вас тут масонами интересуется?

— Я интересуюсь. Врагов надо знать в лицо.

На все вопросы, даже неудобные, монах отвечает так же: просто и открыто.

— Иноки, соцсети и мобильные телефоны — это совместимо?

— Я занимаюсь монастырским сайтом, у меня компьютер и интернет есть. И батюшка иногда ездит куда-то, нужна связь. Не у всех, конечно, но есть телефоны. Если определенное послушание есть — представлять церковь в соцсетях, то почему бы и нет. Сам по себе интернет — это просто инструмент. Это как нож: можно хлеб нарезать, а можно горло перерезать.

— Как оформлена земля, на которой находится монастырь?

— Есть юрлицо — «Важеозерский монастырь». Если поднять дарственную Ивана Грозного, то тут на версту — на все четыре стороны — монастырские земли. Но сейчас, конечно, возвращать это довольно сложно.

— Есть ли у монахов деньги?

— Трудники у нас почти все пенсию получают, монастырь ни у кого ничего не забирает. Родители, родственники помогают часто. В некоторых других монастырях это не позволяется. А у нас — лишь бы это не мешало самой монашеской жизни. Мне заработка фотографией хватает выше крыши — такие здесь места. Могу сам себе все купить.

— Можно ли сказать, что монастырь либеральный?

— Нет, — смеется отец Иона. — Скорее, демократичный.

На этом мы расстаемся с нашим экскурсоводом. Мы едем на территорию бывшего монастырского скита, где сейчас обосновалась женская монашеская община. Именно женские руки начали в начале 90-х годов ХХ века возрождать древнюю Важеозерскую обитель. Но это уже повод для новой истории, ее мы расскажем в следующем выпуске проекта «Православная Карелия».