«Новое время. Каким оно будет?»

Музей недавнего, проект которого поддержан Фондом президентских грантов, откроется 12 августа в лофт-пространстве бывшего цеха ОТЗ. Сейчас здесь — мастерские художников, ремесленников, арт-пространство «Синий коридор». Организатором Музея недавнего выступила «Академия фотографии», куратором проекта стал искусствовед Андрей Кудряшов, а дизайн-проект принадлежит КБ музейного проектирования «Своя школа», арт-директором которой является Александр Менус.

Слово «своя» в названии не случайно. «Своя школа» в какой-то мере — наследница арт-группы «Свои», которая с конца 1980-х годов была известна в «неформальном» искусстве Петербурга. Участники группы были пионерами оригинальных художественных перформансов, в том числе совместно с театром «Дерево» под руководством Антона Адасинского. Они одними из первых начали обживать территорию «Пушкинской 10», сейчас превратившуюся в легальный Центр современного искусства в Петербурге. Клуб Электрика Карабутова, созданный арт-объединением, сплотил вокруг себя самых интересных творческих людей андеграундной культуры времен перестройки.

Сейчас Александр Менус занимается музейным дизайном, продолжает работать как художник, настраивает себя на будущее. Смотреть только в прошлое и вспоминать прекрасное детство — дело бессмысленное. Искать приметы нового стиля, взаимодействовать с развивающимися возможностями современности — интересно и, возможно, перспективно.

— Расскажите о Музее недавнего, дизайн-проект которого вы делали?

— У музея классное название: Музей недавнего. Кажется, его придумал Андрей Кудряшов, куратор проекта. И мы сделали логотип — открывающаяся дверь. Эффект этого пространства в том, что раньше там были заводские службы, а теперь здесь работают художники. Двери остались теми же. С прежних времен сохранились какие-то заводские фотографии. Нашелся Роман Молодцев, который собирает и реконструирует старые неоновые вывески. Фотографии, лайтбоксы, неоновые вывески мы решили дополнить диалогами. У нас оказалось огромное количество портретов передовиков, которые когда-то висели на доске почета ОТЗ. Фотографии старые, на картоне, пожелтевшие, где-то рваные. Но они настоящие. Там настоящие люди. Их фотографировали профессиональные фотографы. И мы придумали, что это будет коридор диалогов. История довольно простая, но нам кажется, она должна получиться атмосферной.

— Любовь к портретам у вас началась с фотографии электрика Карабутова?

— Портрет электрика Карабутова нашел контрабасист Владимир Волков. Это был 1987-й где-то год. У нас была арт-группа «Свои». Тогда модно было организовывать группы — движуха уже пошла, образовалась «Пушкинская 10» таким самозахватом, сквот практически. И мы решили создать там жизнь, чтобы она била ключом. Взяли пространство под галерею, а потом захотели, чтобы у нас тут был еще клубешник. И тут Волков находит два замечательных портрета: электрика Карабутова и слесаря Иванько. Мы долго думали, какой из них увеличить и сделать нашим фетишем. Фамилия Иванько казалась подходящей, но мы выбрали электрика Карабутова — у нас на Пушкинской,10 была серьезная проблема с электричеством. Света не было, все вырубалось, мы жили на осадном положении. И вот мы сделали огромный портрет, повесили, сделали раму золотую из папье-маше и по контуру пустили лампочки с огоньками новогодними. Такая радость была! И пошло-поехало. Место стало культовым в Питере среди определенной публики. К нам приходило огромное количество людей, мы устраивали выставки каждую неделю. Все это делалось ради того, чтобы была вечеринка, чтобы жизнь была классной. Нам после брежневского периода не хватало свободы, движухи.

— Сам Карабатув был не в курсе такой славы?

— Не знаю. Мы пытались его найти, но как? Не было тогда соцсетей никаких. Я думаю, он не в обиде на нас, потому что мы рожки ему не пририсовывали.

— А где сейчас этот портрет?

— Сейчас он, как говорят, у сына Юры Шевчука. Не знаю, как он у него оказался. Вообще мне очень нравится тема портрета неизвестного человека. Однажды мы делали для Музея политической истории очень серьезную выставку про революцию, про 1917-22 годы. У нас там был зал, на стенах которого висят портреты. Я взял портреты обычных людей, живущих в 1917 году, увеличил их до А3 формата. А люди, совершавшие революцию, представлены портретами в формате А5, маленькие. Кураторы с этим согласились. Обычно бывает наоборот: о ком говорим — большие, а для кого — маленькие, народ.

— У вас еще был проект с портретами бездомных людей. Расскажите о нем!

— Появление «Ночлежки» в Петербурге было на самом деле политической историей. Чтобы бездомные смогли реализовать свое избирательное право и проголосовать за депутата, их надо было как-то зарегистрировать. А для этого — создать организацию. С этим помогал Юлий Рыбаков, народный депутат трех созывов, до этого отсидевший семь лет в тюрьме за свою художественную деятельность. (В 1976 году он написал на стене Петропавловской крепости фразу огромными буквами: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков»).

Когда «Ночлежке» исполнилось пять лет, я помог сделать выставку, посвященную этой дате. Мне выделили небольшое помещение, дали двух сотрудников из Музея истории города. Я попросил их найти картины, чтобы там были изображены черно-белые в клеточку полы. И они мне нашли кучу картинок: «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», другие. И у меня все было обвешано этими черно-белыми ксероксами. Потом я нашел у себя подборку «Науки и жизни», а там печатали шахматные партии. Тоже клеточка. И мне это понравилось, и научным сотрудникам понравилось так работать.

— А потом вы продолжили тему с бездомными?

— Потом Музей городской истории включил в план большую выставку о бездомности в России. Она была в Комендантском доме в Петропавловской крепости. Мы тогда фотографировали бездомных, и у нас ничего не получалось. Потом появился Андрей Чежин. Мы пришли с ним в то место, где бездомных людей бесплатно кормили похлебкой. Подошли к хвосту очереди, предложили сфотографироваться. «А бить не будете?» — первый вопрос. Кто их бил, я не знаю. Вошли во двор. «Встаньте сюда». Чежин снимал на фоне разрушенной стены, а я предложил, чтобы все они смотрели в небо. Портреты вышли потрясающими — как будто мы снимали героев пьесы «На дне». Фотографии мы сделали огромными — в 2, 5 метра. К выставке сделали их похожими на живые памятники — с постаментами, подписями. Это очень впечатляло. Потом нас пригласили с этой выставкой в Эдинбург. В общем, портреты неизвестных людей — моя тема.

— Как вы познакомились с Антоном Адасинским и его театром «Дерево»?

— Это давняя история. Когда я окончил Мухинское училище, меня распределили в дизайнерское бюро. Оно было хорошим, но я приходил туда к девяти утра и уходил в шесть вечера. И ужасно мне было так жить. Я обратился к другу, который работал художником в рок-клубе: «Слава, может, есть какая-то группа, и им нужен художник? Помоги!» Через несколько дней звонок: «Есть такая группа «Авиа», им нужен художник». Я пришел, это был Дворец молодежи, подошел к Адасинскому. Я его тогда не знал — просто какой-то лысый человек. Я искал Марата, который должен был мне помочь, но Марата не было, и Антон предложил мне посидеть и подождать его. А я смотрю: это театр. Они только начинали тогда. В общем, я туда целую неделю ходил, что-то зарисовывал… на меня сильное впечатление произвело то, что они делали.

Потом я подошел к Антону и говорю: «Меня зовут Саша Менус, у меня есть своя арт-группа. Мы пишем картины, делаем перформансы, и мы хотели бы с тобой сотрудничать». А он: «Супер, приходите!» Так мы познакомились и очень быстро подружились. Стали делать в фойе Дворца молодежи интродукции перед спектаклями. А потом получилось так, что театр «Дерево» уехал в Дрезден. Это был 1991 год.

Вернулись из Дрездена два человека: Леша Меркушев и Дима Тюльпанов. С Лешей мы делали потом настоящие театрализованные перформансы во дворах «Пушкинской 10».

— Какой был самый скандальный?

— Скандальных не было, они у нас были исключительно художественными. Нас волновало только искусство. Тогда на «Пушкинской 10» кипела жизнь. У нас там был театр АХЕ — сейчас они во Франции, работают с Полуниным. И «ДДТ», и «Аквариум», и другие группы были там.

— Не скучаете по тем временам?

— Нет, не скучаю. Я не хочу скучать. Я так зомбирую себя: нельзя скучать, нельзя ностальгировать, нельзя вспоминать замечательное «пионерское» детство. Я пытаюсь что-то брать из прошлого и переносить в сегодняшнее, пытаясь это как-то переработать, обработать.

— Сейчас немало музеев, основанных на ностальгии по советскому прошлому. Для вас не близкая тема?

— Мне сложно смотреть назад. У меня слишком много друзей, близких людей, которые уже умерли. Их больше намного, чем тех, которые живы. Радоваться, как было хорошо? Не знаю… Хорошо-то не было. В чем-то было хорошо, в чем-то — плохо. Надо строить будущее в любом случае. Каким бы оно не было. Смотреть в прошлое бесполезно и непродуктивно.

Сейчас весь мир, и Россия тоже, пытается говорить на сегодняшнем языке. Были русские авангардисты, Марсель Дюшан со скульптурой «Фонтан» в виде писсуара. Эти вещи уже понятны. Я тоже стараюсь смотреть в эту сторону. Смешно, когда сегодня приходится спорить по поводу «Черного квадрата» Малевича. Это невыносимо.

Некоторые вещи для меня как константа. Я это понимаю, чувствую. И если есть возможность, это выложить, предложить, я счастлив. Здесь, в Музее недавнего, мы сделали эти диалоги. Может, кому-то не понравится: а что это? Зачем это? Это же музей? Музей. А где этикетки? Я хочу, чтобы у человека голова была немного посвободнее. Я тоже человек, так же смотрю в мир и на мир, и мир на меня смотрит. Я несовершенен, я учусь все время, и рефлексия во мне сильно развита. Если мне человек говорит: «Я тебя не понимаю», я пытаюсь сделать, чтобы он меня понял. Я же для него делаю. И, когда мне удается протолкнуть какую-то идею, — это уже счастье, уже хорошо.

— Сейчас дизайнеры активно сотрудничают с музеями, и в этом союзе появляются новые идеи. Чего стоит, например, выставка Дейнеки и Самохвалова в Манеже в Петербурге!

— У нас тоже должна была в Манеже открыться выставка, посвященная 160-летию российской фотографии. Ее куратором был Александр Китаев. Не знаю, почему не вышло. Возможно, не хватило денег на этот проект. Сейчас серьезные споры идут, насколько дизайн имеет право вмешиваться в контент. Вы же показываете дизайн, а не работы! Это спорная ситуация. Мне кажется, дизайн имеет право на свое представление. Все равно мы не можем смотреть на произведение без рамы, без окружения, без контекста: когда писалась картина, зачем, почему? Конечно, антураж помогает восприятию.

— Какая художественная идея вам сейчас нравится?

— Я давно сотрудничаю с фестивалем «Киберфест в Питере. Здесь объединяются искусство и новые технологии. Использование возможностей нейросети мне кажется интересной темой. Был классический авангард, и это искусство продолжалось до сегодняшнего дня. Думаешь, что ж такое будет дальше? Оп! Появляется нейросеть. Это уже некий следующий этап, мне кажется.

— Нейросеть не обесценит мастерство художника, по-вашему?

— Что такое живопись? Кисточка, холст, ощущение, как прогибается холст под кистью, запах масляной краски… Этот набор немного напоминает то самое «прекрасное» пионерское детство. Все давным-давно перешли на акриловые краски. «Ах, какой у вас карандаш!» А все уже фломастерами рисуют. Новое время идет! Какое оно будет? Будем надеяться, что человек останется человеком.