Если бы я была президентом земного шара, я бы организовала зондер-команду, которая бы разъезжала по самым депрессивным уголками мира и утешала, развлекала, мотивировала. Некоторые места в Карелии будто погрязли в самом страшном грехе – унынии.
У меня такое грустное ощущение сложилось, когда я первый раз побывала в Паданах Медвежьегорского района. Величавое озеро! Строгое, разделенное на пиксели волн, только сунься – получишь волной в нос. И вокруг Сегозера понатыканы, поналепленны домики-дома-домишки. Некоторые эстетичны, хоть и небогаты, некоторые просто сделаны в стиле мультика про зайца «и так сойдет». Ну а добрая часть – это просто заброшенные, развалившиеся, сгнившие памятники разрухи. Как оказалось – ощущение мое верное. В свое время, когда надо было поднимать уровень воды в Сегозерском водохранилище, часть села переместили с низины наверх, поэтому переехали кто как мог.
В советское время кормил Сегозерье Паданский леспромхоз. Теперь Сегежа поглотила щепки этого гиганта, а Паданы пребывают в сплине, которое мы назвали «упаданическими настроениями». Клуб закрыт, потому что такую махину не протопить зимой, вот и заморозили. Зато покрыли для чего-то ондулином.
На клубе маркером выведено: «Откройте клуб, скоты». По-моему, это зародыш гражданского общества и первая стенгазета нового поколения. На сером бараке во всю стену выведено огромными буквами: «Крупская – не мэр». В предвыборную горячку кто-то психанул, но не сработало. Крупская – мэр Падан. Но энергичная фамилия не помогает главе завести местное население. Уныние проглядывает сквозь погоду, природу, вывеску на въезде, под которой вывален мусор.
А жалко. Погода стоит золотая. Золото – высшей экологической пробы. Дорога усыпана ядреными листьями березы, как данью. Но дорогая эта – сплошной стокилометровый вибромассажер. У машинки отваливается передняя часть картера, дно целует особо выдающиеся камни и холмики. Это Паданы, детка. Я снимаю все вокруг – собак, кошек, деревья, озеро, виды, дома, грязь.
У магазина трое простодушных улыбаются в наше приоткрытое окно – в интернате для психических больных свободный график прогулок. Я опускаю камеру. Закон о психиатрии оберегает людей с душевными расстройствами. Да и надо ли их снимать? В Великой Губе – женское отделение, здесь – мужское. Разделены, как гимназии в дореволюционной России. Весь их досуг – выйти поулыбаться внешнему миру. А мы не умеем читать эти улыбки, мы боимся их. Во всем мире таких людей адаптируют к обществу, дают творческие профессии и навыки, они делают вещи покруче потомственных мастеров. А потом эти вещи еще и продают на ярмарке с небольшой пометочкой, кто сделал. И кто купил, тот понимает – сделал важное социально ответственное дело.
А мы смеемся. Передразниваем. Я сама рассказываю историю про то, как приплывают туристы в Великую Губу, а на пристани их ждут девушки – пациентки интерната. У них это главное развлечение – встречать пароходы. Пересказываю, рисую в красках, как туристы впадают в первый шок – что это за странные местные жители. И чем я тогда отличаюсь от всех, кто глумится над больными? Ничем. Такая же. Меня не воспитывали так, чтобы быть терпимой к больным. Я терпима ко многим представителям общества, терпима к себе, тому еще девианту, а вот душевно больные не защищены перед моими пантомимами.
Я разъезжаю по деревням и городкам Карелии в поиске брендов, идей, стратегий и людей. И везде нахожу. Потому что Карелия – это не только остроконечных елей ресницы. Это обитатели, затерявшиеся меж леса и воды, которые выживают, поют, работу работают, но за работу не зарабатывают. Как говорит Раиса Тайстовна Богданова, сегозерский министр культуры: а много ли сделаешь на 0,25 ставки?
Сама она и в легендарном Сегозерском хоре поет, и временный Дом культуры возглавляет, и маршруты туристские прокладывает. Несмотря на то, что девочка она уже взрослая, она все еще учится, брендирует, а на сон грядущий не забывает позаниматься фандрайзингом. Пока никто не видит.
Раиса Тайстовна красивая. Я любуюсь ее карельскими синими глазами, ее буйными локонами, ее открытостью. Но характер упрямый. Скорее, прямой. Как водится у карелов. Без дипломатии.
— Вот ты, Наташа, написала, что домик у нас красивый на берегу, который голубой, а меня так рассердила твоя статья. Какой же он красивый? Нисколько. У нас хоть дома и серые, но свои, карельские. Их голубой дом нам нисколько не подходит по стилю.
Я защищаю голубой расписной терем, как могу.
— Вот потому вы, карелы и сидите в отдалении, без инвесторов и туристов, с таким настроением кто к вам будет часто заглядывать. Все вам не нравится.
Тайстовна смеется. Чувство юмора у нее есть. Но люди у озера всегда суровы, поэтому характер порой побеждает юмор.
Мы обсуждаем с Богдановой и ее коллегой Натальей Кондроевой, хормейстером Сегозерского хора, что можно в Паданах раскрутить как бренд, на что люди могут клюнуть. Сразу исключаем красивые места и душевных людей, потому что это штампы, и только на них туристские тропы не разработать. Перебираем все, что вокруг этих людей с рождения. А, надо заметить, что Раиса Тайстовна родилась и всю жизнь здесь прожила, знает каждый камень, каждый остров на Сегозере и каждого сига в глаза. Уверена, что в каждом озере свой сиг. А их сегозерский — особенный. И даже придерживается версии, что именно эта рыба дала название озеру.
Итак, пройдемся по брендам. Первый и самый главный, то, чем гордятся местные – в Паданах родился и жил олимпийский чемпион по лыжам Федор Терентьев. На пике интереса к спорту можно сделать любые альтернативные зимние игры: от паралимпийских до детских или международных. Да, в Паданах ежегодно проходит «Лыжня Терентьева», но широкой огласки это событие не имеет. При грамотной пиар-кампании можно бы это сделать хорошим брендом местности, при поддержке спортивных начальников раскрутить слоган «Паданы – родина чемпиона».
С Терентьевым связан и второй, уже более конкретный и материальный бренд: трехпалая рукавица. Местные бабушки ее вязали издавна. В таких рукавицах Терентьев гнал десятки километров ежедневно в школу. Опять же, магазинный вариант этих рукавиц – для стрельбы – продается по брутальным торговым точкам. Но сделанный бабушками, с душой и олимпийской символикой, мог бы стать ходовым сувениром.
Как сувениры могут привлечь туристов полотенца с местной вышивкой, со своим, сугубо сегозерским рисунком. Этот падозерский стиль вошел в этнографические сборники и книги, за ним гоняются знатоки.
Несомненным брендом является Сегозерский народный хор, который раньше был огромным и финансировался леспромхозом. Сегодня это 12 человек. И это скорее вокальная группа. Но девушки всех возрастов несут это наследие достойно, выпускают диски, поют туристам и даже ездят на гастроли по Карелии и в соседние страны.
Лично мне очень приглянулась тема женской рыбалки. Оказывается, на местного сига местные красавицы давно объявили охоту. И любят ходить в озеро без мужей. Женская рыбалка как элемент местного колорита! Тем более недалеко от одной из деревень есть Бабий остров, куда женщины отплывают на промысел.
И фестиваль женской рыбалки мог бы стать событием международного масштаба. Событием прикольным, аутентичным, феминистским. Думаю, бабы со всех соседних государств приехали бы в Паданы, чтобы показать всему миру, как они презирают мужчин. На всякий случай предупреждаю, что я чувствую разницу между стервой и феминисткой. И смысл феминизма вижу в том, чтобы не презирать мужчин, а видеть в них равноценных партнеров.
Подводя итог паданского брендирования, хочу сказать, что в последний визит мне в них понравилось все, кроме усыпанной березовым золотом дороги, которая маскировала этим золотом ямы и подлые ловушки. Ну и, конечно, не добавляло жизнелюбия всеобщее легкое уныние. Хочу, чтобы у Падан все было хорошо. Чтобы повалил турист, дикий ли, цивильный ли, чтобы гонял по лыжне Терентьева, ловил рыбу с бабами или без и любовался остатками карельских домов. Лишь бы не унывали люди. Лишь бы не унывали.