Ба Лена

Наталья Ермолина вспоминает свою вепсскую бабушку, благодаря которой она любит детей, занимается любимым делом и не стирает портки чужим мужикам.

Я всегда знала, в чью я породу. Эта крепкая, для деревенского труда сбитая, как тугое тесто задница, эти необъятные арбузы спереди, хотя, при некоторых ракурсах их видно и сзади. Широкая стопа, сочная голень, загребущие крестьянские клешни, такими по ягоды можно ходить без комбайна – за два гребка правой можно полведра набрать. Да, в бабу Лену, в свою вепсскую прародительницу, которая до 20 лет прожила в родной Рыбреке, а потом перебралась в город не по своей воле.

Красивая, ладная, зеленоглазая, я так подозреваю, первая красавица на деревне – или это все бабушки на фотографиях юности выглядят первыми красавицами? Или порода тогда была такая эстетичная? И вот я смотрю две фотографии – бабушке 20. Юная, хоть и строгая, но прекрасная, с правильными, будто геометром вымеренными чертами лица. А вот другая фотография. Спрашиваю у тети: «Тут ба Лене уже лет 60?». Нет, говорит тетя Галя, ей за 30 немного.

Баба Лена. Фото из личного архива Натальи Ермолиной

Что могло сделать мою чудь белоглазую, мою ба Лену за каких-то лет 10 старухой с провалившимися щеками и потухшим взором? Так тут и гадать нечего. Отца ее, Андрея Акимовича Морозова, самого богатого мужика в Рыбреке раскулачили, все отобрали: лодку, скотину, даже сети — а его, гордого и красивого, заставили в Петрозаводске возить подводу с испражнениями. Чтоб поменьше гордости было. Он недолго провозил. Умер в расцвете лет и сил. Все умел в деревне делать: лошадь подковать, кожи выделать, сапоги тачать, мебель мастерить. Свое хозяйство своими руками сколотил. Принципы правильные имел. Всегда любую добычу делил: сперва семье, потом вдовам, потом бедным. Все поровну.

После смерти отца все сдали. Внешне, внутренне, морально. Баба Лена только родила своего первенца Алю. Дедушка успел еще подержать на руках внучку.

Я-то ее помню только уже старой и ворчливой, скуповатой. Дразнила ее: «Ты жадная, бабушка». «Я не жадная, я окономная». Эта ее окономия всегда была такой комичной. «А Надька-то твоя четыре бутерброда с колбасой съела. Маленькая, а ест много». Или наварит супа и ест его неделю. Ни за что не выльет. «Бабушка, суп-то старый. Испортился, наверное, уже». «А что ему в холодильнике-то сделается?» В детстве я все время над ней подсмеивалась. Только когда завела свою семью и стала окономить, прятать куски повкуснее для детей, чтоб пьяный муж не съел свое и детское в одну утробу, и понимать стала, чем жадность от бережливости отличается. Да и окономия бабушкина пошла не от раскулаченной ли голодухи? Задумывалась не раз.

Когда у нее было уже трое детей, а мужа ни одного («Как так вышло, баб Лен?». «Да само как-то получилось, Егор с войны вернулся не ко мне с Алей, а к любовнице, а Иван…так он тоже сбежал от трудностей»), она работала истопником при школе. Вставала в 4 утра. Сама колола дрова, сама протапливала все печи в школе на Зайцева, потом, когда школа прогревалась к 7 утра, будила Алю, Галю и Тому (мою маму) в школу. Потом провожала своих, и начинала стирку. Она за небольшие деньги стирала белье холостяков, в основном, учителей и технических работников школы. Потом дворничала. Потом девочек встречала. Потом хозяйство и дрова на завтра. Такой круг. Вот они, 10 лет, пролетевшие как 30.

А молодой учитель словесности Олег Мишин пришел в эту школу работать. И так восторгался уютом, теплом. Надо же, 7.40, а в школе уже все классы протоплены. И стихотворение даже по этому поводу написал, уже став большим поэтом. Правда, имени бабушки не запомнил, так истопницу помнил и ее благородный труд. А что звали ее Елена Андреевна Морозова, так и забыл с годами.

К старости, когда уже вышла на пенсию и перестала горбатиться в этом женском трудовороте, лицо ее снова налилось веселостью. Последние ее фото жизнерадостные. На них она – классическая бабушка, с пухлыми щечками, с веселыми глазками. Такой ее и запомню. А фото с ошибочным возрастом тоже храню, чтобы знать, для чего баба Лена трудилась, куда сплавила эти 20 лет своей молодости. Чтобы я жила хорошо. Работала мало и на любимой работе. Любила детей и не стирала чужим мужикам портки. Чтобы сама научилась писать стихи, статьи и очерки. В которых с любовью смогла описать свою любимую вепсскую бабушку. И добрая моя память и мои нескончаемые байки про ба Лену, которыми я щедро делюсь со своими детьми, ее уже забывающими, это и есть лучшее послесловие этой скромной и важной судьбы.