Черный лебедь

Рассказ

Стоял один из тех самых пакостных дождливых дней, когда при отсутствии туч на небе быстрая вода падала резкими каплями на крыши и асфальт. Только прибыв из Петербурга в свой родной город, голодный Григорий, спускаясь по одному из двух крупных проспектов в поисках легкой наживы мучного содержания, повстречался с вальяжно шагающим Сергеем Гуровым, ведущим под ручку темненькую, не очень симпатичную девушку, которая глупо озиралась по сторонам. Григорий, обрадованный встречей, долго тряс руку Сергею, снисходительно улыбающемуся старому товарищу, и наконец представил ему свою спутницу.

– Григорий – Рома, Рома – Григорий, – показал он широким жестом с девушки на своего товарища.

– Очень приятно, – улыбаясь ответил голодный Гриша, которому на самом деле приятно не было.

Сергей же сказал девушке то же самое, но только по-английски. Глупое лицо темненькой девушки с большими удивленными глазами приобрело оттенок понимания, и она весело закивала: «Да, да». Проходящая мимо компания ребят в спортивных костюмах отпустила ряд заковыристых ругательств, которые явно привлекли глупо-любопытное лицо француженки. Гуров объяснил ей на английском, что то, что она услышала, переводится как если бы у слова на букву П и слова на букву Х родился внебрачный ребенок, которого бы воспитывали нехорошие еврейские слова. Рома покраснела, а Гуров захохотал. Гриша тоже усмехнулся, хотя и не понял ни слова.

После этого француженка впала в прежнее состояние: непонимающе смотрела на Григория своими большими карими глазами или удивленно мотала головой на длинной шее в след прохожим, очевидно, пытаюсь разобрать грубую русскую речь, которую она учила.

– Иностранка, что ли? – сообразил Гриша.

– Француженка, – ответил Гуров. – Приехали сюда на Пушкинский фестиваль, Онегина читать.

– По-русски? – с опаской поинтересовался Григорий, несколько подзабывший про свои нужды.

– Да, – ответил с намеренно плохо скрываемой скукой Гуров, – хотя по-русски никто из них не бум-бум. Знают пару фраз, а текст по бумажке выучили с транскрипцией.

– О как. А ты значит…

– Что-то вроде атташе-переводчика, – не дал договорить Гуров Григорию. – Знаешь что, давай встретимся в… скажем, в четверг вечером. Французы как раз разъедутся, вот и поговорим в расслабленной ситуации, а сейчас…

– Понял, не дурак. Созвонимся тогда, – кивнул Григорий и, повернув голову к француженке, коснулся двумя пальцами виска и отдал честь в знак прощания. После чего пожал руку Гурову и пошел дальше вспоминать, что он хотел сделать до встречи с университетским товарищем. Обернувшись спустя несколько шагов, он увидел, как Гуров что-то сказал француженке, после чего её смуглое лицо на вытянутой шее оживилось улыбкой и морщинками возле сузившихся круглых глаз. Она потянулась к Гурову и… Гриша побрел дальше. Не любил он проявления чувств на публике. Особенно на голодный желудок.

Но поздним вечером, или вернее ранним утром, ложась в постель после нудного дня, он мысленно вернулся к той самой француженке, Роме, которую видел всего несколько минут. Григорий попытался отогнать от себя её образ старым проверенным методом, представлять возможные диалоги со знакомыми ему людьми, это всегда хорошо помогало достичь состояния сна. Но единственное, к чему пришел, – это к возможному диалогу с Ромой, в котором он на ломаном английском изъяснялся с ней о национальной кухне. «И чего в ней такого, – здраво рассудил Григорий, – замарашка. Гадкий утенок». Шея длинная, нос длинный, как клюв прям какой-то. Вся черная с ног до головы. Француженка разве что, экзотика. Да, волосы приятно вьются, но и только. Лицо глупое такое. Может, в этом и дело? Есть в нем какая-то наивность почти детская, слабость, которую у русских не так уж и часто встретишь. Да и брови у неё милые, человеческие, а не две птицы нарисованные. Имя еще мужское, Рома. Хотя для французов это, наверное, нормально.

С такими мыслями Григорий и провалялся полночи, тупо пялясь в потолок и ворочаясь на покрывале, пока оно не съехало с кровати на пол. Четверг наступил быстро. Когда ничего не делаешь, время быстро летит. Единственное, что омрачало намеренное безделье Гриши, – это периодически проплывающий перед глазами образ мадемуазель Ромы, который плотно засел в его голове и столь же быстро упархивал вдаль. Объяснить эту неоправданную симпатию Григорий не мог.

«Интересно, – думал Гриша, ища номер Гурова в телефоне, – как на неё запал Сергей. Весь из себя такой свободолюбивый фазан, вообще на женщину редко смотрящий, а если и смотрящий, то только через призму нескрываемого цинизма и брезгливости. Смешно».

Встреча была невеселой. Гуров выглядел еще более утомленным собой, чем обычно, а Григорий был излишне словоохотлив и весел. Тем не менее, ни тот ни другой не захотели никуда заходить, а просто решили прийтись по улицам и оазисам парков среди пустыни домов.

– Проводили французов? – задал животрепещущий вопрос Григорий.

– Да, – лаконично отозвался Гуров.

– А эту, как её, там… – Григорий специально будто забыл имя француженки. – Рома, так?

– Что она, уехала тоже. Куда она денется, – ответил Гуров, присаживаясь на скамеечку и доставая из скомканной пачки сигарету. Григорий остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. Сергей театрально молчал.

– Хорош тянуть, Гуров, рассказывай давай! – отругав себя мысленно за излишне живой интерес к столь незначительному казалось бы факту, произнес Григорий.

– Что рассказывать-то. Красиво все вышло. Прямо как в плохом бульварном романе. Стояли на перроне почти в полночь. Все обнимаются, целуются, произносят красивые речи уместные для таких ситуаций. Грузят чемоданы в поезд, et cetera, et cetera.

– А вы что с Ромой? – Гуров с прищуренной улыбкой посмотрел на продолжающего стоять коллегу.

– А мы в сторонке. Я весь такой айсберг в океане, а она слезы пустила. Прижимается эта дурёха ко мне и плачет в плечо. А я как дурак надтреснутый стою и говорю: не плачь, мол, не плачь. В лицо её целую и все повторяю одно и то же. А она еще сильнее прижимается. Лицо свое на шее тонкой подымает, и вижу, что тушь с глаз её круглых стекает. Я её платочком вытираю и дальше целую. И чего они красятся как на парад, знают ведь, что рыдать будут! Все равно красятся. Вроде как успокоил её. Посадил в поезд. Стоит она, значит, в тамбуре, смотрит на меня, рядом с ней еще один паренек, француз. А рядом со мной еще одна милочка, тоже решившая во все тяжкие поиграть. И рыдают все. И вроде все, момент, пора. Поезд должен тронуться. Уже и песня эта противная заиграла, что всегда перед уходом поезда звучит. А они все стоят. Аж смешно стало от этой затянутости. Думаю все, канон разрушен, уже не идеально, декаданс какой-то. Все нутром уже чуют, пора, мол. А поезд стоит и стоит. И все так глупо смотрят друг на друга. Даже Рома постаралась выглядеть еще более глупой, чем обычно. Но тронулись наконец-то. Выдохнули. Все, естественно, за поездом ломанулись вслед. Любят они это дело. А я под шумок и свалил.

– Мда. И действительно, как по книжке, – прокомментировал Гриша.

– Адрес электронки оставила, – Гуров опустил руку в карман бушлата и вытянул смятую бумажку. Пиши мол, не забывай.

– Напишешь?

– Не, – отмахнулся Сергей. – Делать мне больше нечего? Поиграли и хватит. Кончилась история, возвращаемся в действительность.

Григорий прищурено посмотрел на Гурова.

– Ой, вот только не надо этого вот взгляда сейчас, я тебя умоляю. Предположим, попереписываемся мы с ней месяц, ну, может быть, два, наговорим несуразиц, и все равно все закончится. Такова жизнь. Ни я во Францию, ни она в Россию никогда не приедем. Все мы и так знали, что это так, на несколько дней, развлеченьице. Было мило, романтично, плаксиво и розово, но пора и честь знать. Оревуар. Финита ля комедия.  И все в этом духе.

Внутри у Григория все сжалось. Перед глазами его снова пробежал образ этой самой француженки. Мурашки закололи кожу. Внезапно его охватило желание вмазать Сергею в лицо со всей силы. Но объяснить этот свой внутренний посыл он не смог, а потому воздержался.

– Да и вспомни, как она выглядела! Гадкий утенок! Ума – палата! Один плюс – француженка. – Григорий кивнул, он помнил как Рома выглядела.

Сергей еще что-то говорил, покручивая сигарету в пальцах, но так и не начиная её курить. Григорий не слушая кивал и плевал себе под ноги. Наконец он спросил.

– Значит, и не любил ты её? Так, поиграл и бросил, по-скотски?

Гуров улыбнулся, он любил, когда его оскорбляли за подобное отношение к женщинам. «Почти гордится этим», – думал Гриша. Гуров помолчал, наконец чикнул зажигалкой и глядя в глаза Грише легковесно отпустил: «Ну да».

Это заняло всего несколько секунд, но Григорию хватило времени, чтобы все понять. «Врун-болтун», – подумал с усмешкой он и сел на скамейку рядом с Гуровым. Темно-синее небо поднималось из-за брешей деревьев и отдаленных домов. Синоптики обещали теплый вечер, но через пять минут начался дождь.