«Лечу — косы по ветру!»

Завпост — должность, меняющая характер человека. Из скромных людей она делает настойчивых и упрямых. Развивает тягу к собирательству, подталкивает делать заначки на черный день, учит менять водочные талоны на шурупы и гайки, заводить полезные знакомства и отстаивать интересы дела.

О том, какими глазами смотрят на искусство люди — бойцы невидимого театрального фронта, — в нашем интервью с Мариной Зленко, человеком, который ощущает материю искусства всеми органами чувств.

Её общий театральный стаж — примерно 40 лет. Восемь лет она работала в Музыкальном театре Карелии, семь — в Национальном, остальное время связано с Театром кукол.

— Как вы попали в театр?

— «Любит мастерить руками» — написали про меня в школьной характеристике. Поскольку родители мне всегда давали свободу выбора, я сделала одну попытку поступить в Ленинградский театральный институт на отделение художника-скульптора кукол. В те времена набирали группу в 13-14 человек раз в два года. Я не поступила, но не расстроилась и сразу же уехала на раскопки в Псков в лагерь при клубе «Товарищ». Вернувшись с раскопа, пошла работать в театр. Музыкальному театру в то время как раз требовался бутафор.

Было два момента, которые определили мое отношение к театру. Прихожу я как-то рано утром на работу и вдруг слышу, как в тишине где-то вдали играет труба. Я пошла на звук. Он звучал в фойе, в зрительской части. Наверное, артисту соседи не давали дома трубить. Пустое фойе, начинающееся утро, солнечные лучи и звук трубы… Самого оркестранта я и не увидела, но впечатление осталось. Потом я по запаху нашла сцену. На сцене было пусто, для репетиции лежали три бугорка, веревочка, и какая-то девочка, мне показалась, небесная совершенно, длинненькая, ходит по этому канату, качается. Это было как в сказке.

Когда ты только начинаешь бутафором, у тебя работы самые простые. Например, оклеить для покраски километровые декорации. Все это делаешь в трюме, под сценой. Весь день ты слышишь, как наверху репетируют. И вдруг по дороге домой, ты сам начинаешь петь песенку какого-то персонажа. Так потихонечку театр в тебя прокрадывается. А потом уже от этого сложно оторваться.

Я — человек, не особо уверенный в себе. Для меня было проблемой спросить, например, где находится буфет. Хорошо, что некоторые помещения в театре пахнут узнаваемо — буфет и туалет я нашла по запаху. У меня была куча комплексов. Это сейчас я такая боевая, потому что это же не мне надо — это надо театру. Сейчас я в любые двери захожу, прошу, ножкой топаю, требую иногда. Все, чем я занимаюсь, дает мне некий опыт — приобретение навыков.

11 лет я проработала в театре художником-постановщиком, у меня набралось 26 или 27 постановок. Один спектакль был в Национальном театре — «Баба Яга, догоняй!», который ставил Ян Павлович Кулик. А лет десять назад в Музыкальном театре поставили сказочку выездную: Леший, Баба Яга, — мне на нечисть везет. В остальном были спектакли Театр кукол.

— Кто из режиссеров произвел на вас впечатление?

— Очень яркое впечатление — Отар Джангишерашвили. Когда он появился, все зашевелилось в театре. Я была влюблена в эти постановки, могла по десять раз смотреть один спектакль. Прекрасным театральным художником был Виктор Анатольевич Скорик. Мне везло на людей и на коллективы, где на тебя не давят. Театр кукол мне всегда казался самым уютным — народу мало, все друг друга хорошо знают. Это как семья. Настолько комфортно как здесь, мне не было нигде. Мне кажется, они меня понимают, я их понимаю. Не приходится напрягаться, чтобы выстраивать отношения. И все запахи знакомы.

В театре у тебя есть возможность понять, как смотрят на жизнь другие люди. А нам тут вообще с этим везет. Боря Константинов, Олег Олегович Жюгжда, Александр Янушкевич, Петя Васильев… Где ты еще с такими людьми столкнешься? А как работал художник Витя Антонов, когда мы делали спектакль «Железо». Режиссер, художник, вся мастерская, муж завпоста, дети работников театра приходили и клеили этот «Запорожец». Все вместе. Говорят, «связанные одной цепью». В театре это не цепь, а бусинки на ниточке. Бусинка — это твой вклад в общее дело. Здесь все от всех зависит. И две трети театра — это бойцы невидимого фронта на самом деле.

— Не обидно этим бойцам оставаться в тени?

— Мне, например, никогда на сцену не хотелось. Была ситуация, когда кто-то у нас выпал из строя, и мне надо было бабочкой пролететь в спектакле. Я знаю, как это делать, потому что все куклы мы делаем артистам сами, и даже зачастую в мастерских куклы ходят лучше, чем у актеров. Так вот, сделать эту бабочку я могу, но, чтобы провести ее идеально по сцене, надо учиться актерскому мастерству. Однажды наш монтировщик заменял актера. Ему нужно было вывести бабку — от кулисы до домика и обратно. Он шел-шел, а потом забылся, бабка ухнула вниз и вынырнула в другом месте. В общем, мне в мастерской лучше.

 

 

— Трудно смотреть спектакль как обычный зритель?

— Конечно, и у себя, и в чужих спектаклях всегда смотришь, как что сделано. Ты бы и не хотел, но все равно видишь: тут оборван край, тут что-то отвалилось…. Это такая казнь нам — постоянно все замечать. Между тем, у нас нет текучки. При том, что работа пыльная, с запахами краски, анилина… Сейчас хоть зарплаты стали похожими на зарплаты, а раньше были просто копейки. Почему люди не уходят? Потому что кто вляпался, тот вляпался.

— Верите, что куклы могут быть почти живыми?

— Есть такое. Был у нас Александр Сергеевич Пушкин в спектакле «Сказка о царе Салтане», который оформляла Таня Калинина, а ставил Юра Цуркан. Мы его принесли, чтобы отлить в гипсе. А он упрямится, норовит все время со стола упасть. В общем, не везет ему. Все-таки снимаем слепок, а слепок рассыпается. Все делали по технологии, но не получилось. Таня снова лепит — Пушкин капризничает. Начали его учить ходить. У нас ходит, у актрисы не ходит, снова капризничает. Иногда придешь в цех, он сидит там нога на ногу, маленький Пушкин, и явное ощущение, что он сейчас что-то скажет. Или Кощей в «Царевне-лягушке». Он меня однажды напугал. Я сидела у себя вечером, что-то клеила на столе, дверь приоткрыта, горит настольная лампа, вокруг темно. И что-то дверь скрипнула, я поворачиваю голову и вижу этого Кощея. Слушайте, у меня было полное ощущение, что он живой. Он просто так бровки поднял и опустил. Я верю абсолютно, что этот мир существует. Полина (Чуфырева), наш художник, скажет вам то же самое. Она без конца вынуждена с ними договариваться, иначе они проявляют характер.

— Завпост — что это за должность?

— Здесь много всего. Считается, что этот человек координирует работу цехов, готовит спектакль, принимает его после техсовета, договаривается, как делать, из чего, распределяет работы, взаимодействует со сваркой, столяром, покупает материалы, привозит их, контролирует исполнение декораций и кукол по эскизам. Раньше по правилам к эскизам прикладывали образцы тканей, которые нужны для костюмов, кукол или декораций. Сейчас это ушло куда-то. Иногда и эскизы нужно выпрашивать.

— А макеты по-прежнему делают к спектаклям?

— Макеты перестали делать. До сих пор макеты нам делает художник Олега Жюгжды Лариса Микина-Прободяк. Она сказала, что видит, как мы относимся к макетам, поэтому оставила макет и эскизы к спектаклю «Калевала. Руны» и макет «Стойкого оловянного солдатика». Как только появляется макет — мы его в коробочку — и в фойе. Зрителю это интересно.

— Материалы для спектаклей вы покупаете в Петрозаводске?

— В основном, здесь, но бывают и неожиданные работы. На «Сирано» («Сирано де Бержерак») понадобились щиты а-ля армейские, и мы попытались искать тут, но не вышло. В результате я их заказала в Ленинграде на алюминиевом заводе. Также в городе не нашлась компания, которая могла бы сварить эту достаточно сложную трехуровневую декорацию из спектакля. Спасибо питерским мастерским. Все расчеты они делали сами, я бы не смогла сама. Конструкция разбирается, сейчас живет в театре, потому что, чтобы ее вывезти на склад, нужен специальный транспорт.

— Как ее везли?

— Анекдот был. Ребята из мастерской при БДТ, которые изготовили конструкцию, заказали для перевозки пятиметровую шаланду. Когда она приехала, водитель ни за что не хотел нам выгружать декорацию. Он просто не верил, что все это сделано для маленького театра кукол.  Идея конструкции очень интересная, но помещалась на сцену она с трудом — нам даже пришлось снять все оборудование с софитов, чтобы влез третий этаж. Режиссер, когда все это увидел, был потрясен масштабом. Чтобы собрать конструкцию на сцене, нужен целый день, но спектакль того стоит, конечно.

— Какие еще сложные спектакли есть в Театре кукол?

— По установке «Рыбка» («О рыбаке и рыбке») тоже требует много времени. Идет подготовка моря, чтобы оно работало как надо. К своей площадке мы уже как-то приспособились, в других театрах монтировать сложнее — другие расстояния, даже потоки воздуха другие. В одном театре пришлось отключать поддув, расположенный под креслами зрителей.

А с «Садом» была тоже история. Когда художник приехала, чтобы рассказать нам про идею с масками, мы не верили, что все это вообще может получиться. Актеры тоже поначалу сопротивлялись, но потом привыкли и даже вошли во вкус. За этой маской ты ведь можешь быть кем угодно. Шили маски трудно, пробовали разный трикотаж и прочее.

— Вы замечаете, как меняются стили постановок?

— К сожалению, теперь кукла уходит на второй, а то и на третий план, жалко. У нас есть пара спектаклей, где кукол мало, а в «Сирано» их нет совсем, в остальных режиссеры все равно тяготеют сейчас к упрощенной кукле. Тростевые куклы требуют сложной механики, но их возможности ограничены спецификой функционала. Театр меняется. Спектакли сейчас динамичные, поэтому куклы должны успевать за актером. Я понимаю, что театр должен быть разным, но капельку старого театра я бы оставила.

— Вы переживаете, когда спектакли списывают?

— Мне их жалко страшно. Меня вечно ругают, что я барахольщица, но мне все хочется сохранить. Театр и так многое потерял во время ремонтов и прочего. У нас нет своего архива, просто некому им заниматься. Работы так много, что мы не успеваем восстанавливать старые куклы, просто складываем их в коробочки и увозим на склад.

Да, я барахольщица, люблю предметы. У меня не поднимается рука выбросить керамическую тарелку, посвященную видам Пскова, например. Я ее норовлю пристроить. Мне жалко старых кукол, реквизит, деталей костюма. Моя бабушка говорила: «Запасливый лучше богатого». Я как завпост все норовлю что-то заначить, оставить до того момента, когда эта вещь пригодится.

Привычка быть предусмотрительным есть у каждого завпоста. В свое время это было необходимым условием для выживания. Когда были талоны на спиртное и сигареты, тот, кто не пил и не курил, отдавал свои талоны заведующему постановочной частью Вове Петрову. И Вова Петров по ледку речки проникал через дыру в заборе на территорию Онегзавода и обменивал собранные талоны на болты и гайки, чтобы мы просто могли собрать свою ширму и что-то сделать для спектакля. Однажды в те же скудные времена наши завпост и конструктор надели серые халатики и в обед утащили прямо с проспекта Карла Маркса два пятиметровых березовых бруска. Чурки были нужны ремонтникам, укладывающим асфальт. А у нас гапиты для кукол как раз березовые, но купить этого дерева было нельзя. Рабочие с обеда вернулись — им все равно: 20 штук у них или 25, они потом половину поломают и выбросят, а нам гапиты много лет послужат.

— У вас дом тоже театральный?

— Пара макетов жила в квартире, но я отдала их в Школу искусств в Кондопогу. Есть дома куклы из прошлых спектаклей. Да, театральный дом. Мой муж — звукорежиссер Национального театра, поэтому мы хорошо понимаем друг друга. Постороннему трудно было бы объяснить, почему тебя нет дома по вечерам и в выходные.

— Я видела, как вы ездите на работу на электросамокате. Удобно?

— Самокаты значительно облегчили нашу жизнь. Мы их купили на шестом десятке лет, и тут я поняла, как это классно, какое это доставляет удовольствие — летишь, косы по ветру… Правда, ездить по нашему городу очень трудно — тротуары оставляют желать лучшего. К моему самокату мы присобачили корзинку. Теперь я могу складывать туда все материалы, включая рулоны тканей, это очень удобно. Покупали самокаты исключительно для работы, но попутно это дело развило во мне новые навыки. Это очень здорово.