Защитник

Церковь Успения в Кондопоге, Успенский собор в Кеми, часовня Рождества Пресвятой Богородицы в Маньге. Памятники северного деревянного зодчества давно стали символами Карелии. Сложно представить, что каких-то 50 лет назад такие церкви продавали по 30 рублей на дрова. Многие из них отстоял тогда обычных житель Петрозаводска, а позже — известный автор исторических романов Дмитрий Балашов. Он не побоялся противостояния с партийным начальством и пошел напролом. Но сегодня об этом мало кто вспоминает.

В первой половине 60-х годов по всей стране развернулась широкая антицерковная кампания. Снова запретили колокольный звон, разрешенный с осени 1941-го, храмы отключали от водопровода и канализации, запрещали ремонты. В те же годы состоялись массовые закрытия церквей и часовен. В Совете Министров КАССР составили список, в который включили 116 церквей и часовен, подлежащих немедленному уничтожению.

В письме по воспоминаниям современников были такие строки: «Часовню в деревне Подъельники оценили по стоимости дров. Во сколько вы оцените всю Россию!». Сам Дмитрий Балашов позже напишет:

— Я составил пламенное воззвание в защиту исторических памятников Карелии, под которым собрал подписи академиков, историков и писателей и которое затем передал в Центральный комитет партии. Я знал, что кладу свою голову на плаху, знал, что руководители Карелии со мной расправятся, но верил, что мои действия вызовут большой шум, который спасет уникальные культурные ценности.

Дмитрий Балашов сам ездил в Москву, разыскивал там нужных людей и просил их подписи. Известный реставратор Савва Ямщиков вспоминал позднее:

— В Покровский храм Марфо-Мариинской обители на Ордынке, где находились наши реставрационные мастерские, в морозный январский день влетел, не могу подобрать другого слова, невысокий молодой человек, напоминающий костюмированного статиста из оперы «Царская невеста» или «Борис Годунов»… Не здороваясь, прямо от не закрытой за собой двери прокричал он мне в лицо: «Вот вы тут прохлаждаетесь, сигаретки покуриваете. А в Карелии огонь беспощадный уничтожает старые деревянные церкви. Собирайтесь немедленно и будете помогать мне бороться с супостатами».

В дело вмешался писатель Корней Чуковский. Вместе с коллегой Константином Паустовским и художником Владимиром Фаворским составили письмо в адрес самого Хрущева. Решение об уничтожении деревянных церквей, в конце концов, отменили.

Вместе с другими общественниками и учеными Дмитрий Балашов ездил в районы Карелии, проводил опись памятников деревянного зодчества, оценивал их состояние и составлял предложения по их сохранению.

Дмитрий Балашов знал, у какой церкви или часовни «плохое состояние», какая «гниет»: в деревне Великая Нива церковь переоборудована под клуб, в деревне Шильтия сделан ларек из часовни, церкви Варвары на Яндмозере больше повезло — «охрану содержит сельсовет, который платит сторожу».

— Была еще часовня в Типиницах (Медвежьегорский район — прим ред.), но — продана на слом, на баню, за тридцать рублей. Оказывается, Великонивский сельсовет затеял «прибыльную» в кавычках, торговлю — по тридцать рублей распродает на слом часовни, имеющие музейный характер, — возмущался в те дни писатель-фольклорист. — В это варварство трудно даже поверить, однако в течение последних трех лет уничтожены таким образом часовня в Типиницах, часовня в Корытово, в семи километрах от Типиниц, еще прежде исчезли часовни в Педасельге и Холмах, разрушена часовня в Фойма-Губе. На очереди часовня в Кибитке и другие.

Часовню в деревне Пелкула Медвежьегорского района, Балашов называет «лучшим образцом старинной часовни клетского типа в Карелии», часовня в деревне Бережной, «нуждается в немедленном ремонте и взятии на учет». В Заонежье часовня в селе Тамбицы интересна прекрасной, полностью сохранившейся росписью потолка — «неба», но в нее «попасть трудно, так как в ней расположен склад»; церковь в деревне Сибово, церковь Николы в Вегоруксах, а также «все эти как будто бы повторяющиеся часовенки в Мелой губе, Березках, Усть-Яндоме, Вороньем Острове, Высокой Ниве, Кода-губе, Куткострове, Паднаволоке, Колгострове, Маньге, а также и иные, не названные тут, все они и каждая из них суть своеобразные, неповторяющиеся создания искусства, явления единого стиля, но отнюдь не единого образца».

Большую кампанию развернул общественник в защиту церкви Успения Богородицы в Кондопоге. В 1965 году церковь хотели перенести из-за проекта расширения Кондопожского бумажного комбината. Рядом, в заливе Онежского озера, хотели сделать отстойники комбината. Увидев постановление республиканских властей, Балашов написал письмо в защиту церкви. Сохранился ответ, который пришел Балашову из Москвы:

— Уникальный памятник народного деревянного зодчества — б. Успенская церковь 1764 года является одним из ценнейших памятников деревянной архитектуры, и это сооружение необходимо сохранить на том месте, где оно было построено, поскольку окружающий природный ландшафт является неотъемлемой частью данного памятника. Министерство культуры РСФСР просит Вас ориентировать проектировщиков на такое решение госплана расширения Кондопожского бумажного комбината, при котором б. Успенская церковь в Кондопоге сохранилась бы на месте, и была определена охранная зона этого памятника.

— Но та его индивидуальная кампания за спасение деревенских часовенок, увы, не прибавила ни авторитета во властных структурах, ни зарплаты, ни почетных званий, — писал в 2000 году, после смерти писателя, его близкий знакомый Станислав Панкратов.

В 2001 году в Петрозаводске собирались установить мемориальную доску на доме №22 по улице Гоголя, в котором жил Дмитрия Балашов. Разработали эскиз, начали сбор средств, но эта кампания завершилась ничем.

— В Новгороде, где он жил последние годы, память о нем сохраняет его вдова Ольга Балашова. Она часто о нем пишет, поднимает общественность. В Карелии такого нет, — говорит Борис Гущин, который был лично знаком с Балашовым. — Он здесь жил долгое время, работал, здесь проявил себя как ученый и как писатель. Я думаю, он достоин того, чтобы на карте города его имя как-то увековечили.