Архимандрит Иларион

Воскресным утром Важеозерский монастырь погружен в благодатную тишину. Братия на литургии, и пока идет служба, на территории почти никого не встретишь – разве что многочисленных монастырских кошек. Да еще кто-то из трудников пройдет мимо с лопатой: накануне шел снег, дорожки не везде успели почистить.

Когда богослужение закончится, насельники монастыря отправятся на трапезу, а потом примутся за повседневные труды. Всё как в любое другое воскресенье. Только не будет среди братии отца Илариона: в ноябре 2021 года он ушел из жизни – ковид.

Архимандрит Иларион был игуменом Важеозерского монастыря четверть века. Пришел, когда обитель лежала в руинах после десятилетий советской власти, и остаток жизни положил на то, чтобы возродить святыню и дать утешение всем нуждающимся.

Важеозерскому монастырю больше пятисот лет, и в его истории фигур, подобных отцу Илариону, было несколько. Такие люди появлялись здесь в самое трудное время и помогали выстоять обители, а вместе с ней – той духовной традиции, с которой накрепко связана не только культура, но и сама жизнь нашего края.

Для него дороже души ничего не было

О том, каким был отец Иларион до прихода в церковь, никто не расскажет в подробностях: батюшка не очень любил вспоминать ту, другую, свою жизнь.

В миру его звали Григорий Кильганов. Родился в 1946 году в семье петербургского рабочего. Имел два образования – среднеспециальное и университетское, благодаря чему был прекрасным электриком и в совершенстве знал французский. Работал на заводе «Ленполиграфмаш», служил в армии, был мастером спорта по боксу.

Но в какой-то момент этой по-советски правильной и успешной жизни Григорию Кильганову оказалось недостаточно. Может, дело было в матери – она была очень набожной. А может, сыграло роль гуманитарное образование – литература и философия с их вечными поисками смысла жизни. Но как бы то ни было, в конце концов Григорий Кильганов пришел к вере.

В 1982 году он становится чтецом в храме в Нарве, в 1988-м его рукополагают сначала в диаконы, потом – в пресвитеры. В тот же год будущего духовника Петрозаводской и Карельской епархии назначают настоятелем Никольской церкви в городе Сегеже – на тот момент это был самый дальний приход Карелии.

Это был один из четырех действующих приходов, уцелевших в Карелии к концу советской эпохи. И надо ли говорить, насколько непросто там было служить: едва заканчивались десятилетия атеизма, в храмах не было ни прихожан, ни духовенства. На службах – одни бабушки, ни алтарника, ни диакона, ни хора. А еще отцу Илариону приходилось ездить в колонию в Надвоицах: окормлять заключенных тоже входило в его обязанности.

«Где-то я видел фотографии, как отец Иларион в ленинской комнате крестит заключенных: стоят они в очереди, перед батюшкой – купель и крест с Евангелием, а на стене за его спиной, как иконы – портреты Ленина, Сталина и Хрущева, – вспоминает протоиерей Борис (Пуговкин), настоятель храма Спаса Нерукотворного в деревне Еройла. – Много было осужденных, которых батюшка в церковь привел. И все, кого он на зоне крестил, потом автобусами ездили к нему в монастырь. Они про него так и говорили: «Это наш батюшка»».

Спрашиваем отца Бориса, трудно ли было отцу Илариону окормлять зону:

— Страшно, наверное?

— Зону окормлять не страшно. Там ведь изломанные судьбы, изломанные души – мучаются, маются. Им нужна поддержка. А отец Иларион принимал всех, видел душу человеческую, жалел ее и старался помочь. Для него дороже души ничего не было.

Отец Борис и сам какое-то время служил в Сегеже – приехал туда в середине 90-х на смену отцу Илариону. Батюшка не оставил преемника без помощи: навещал, наставлял, помогал, служил. Часто ездили вдвоем на север – в Беломорск, Лоухи, Кестеньгу: священников в Карелии было мало, а работы по наставлению людей в вере – много.

«Удивительно было, как  в те годы поднималась эта северная сторона, как люди стали воцерковляться, – вспоминает отец Борис. – Батюшка был одним из первых, кто после советского времени стал молиться здесь, на севере. А сегежский приход был у него первым и потому особенным. И столько любви отец Иларион оставил там – в людях, в храме, что этой любовью я только и спасался, пока сам там служил».

Церковь в Сегеже отец Иларион покинул в 1995 году, чтобы стать настоятелем Преображенского храма в Важеозерском монастыре. Эту обитель тогда как раз начали восстанавливать после долгих лет запустения.

Так жизнь батюшки оказалась связана с одним из старейших монастырей Карелии.

«Место это не опустеет»

Обитель на Важозере исторически называлась Задне-Никифоровской пустынью. Она появилась в XVI веке, когда монастыри активно создавались в Олонецком крае благодаря преподобному Александру Свирскому и его ученикам.

Большинство обителей в этих землях тогда, как и сейчас, не отличались особым богатством, но они выполняли важнейшую миссию: монахи несли слово божие на приграничных территориях, приобщали к вере местные языческие народы.

«В отличие от крупных монастырей Беломорья, местные обители не имели столь заметного военного и административного значения для государства, – рассказывает Юлия Кожевникова, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Водлозерского национального парка. – Ни один из местных монастырей так и не превратился в грозную крепость, представляя собой в лучшем случае обнесенное деревянной, реже – каменной оградой поселение. Их главная роль заключалась в духовно-просветительской деятельности на северо-западных окраинных землях. Орудиями монахов-колонистов были сила веры, упорный труд и слово.

Официальное учреждение монастыря датировалось временем освящения его первой церкви. Право на это давал правящий епископ. Но этому предшествовал «подготовительный» период, когда монах-основатель несколько лет жил отшельником на избранном уединенном месте, на берегах и островах лесных озер и рек. Присоединявшиеся к нему со временем последователи формировали братскую общину будущего монастыря. И огромное значение здесь имела духовная одаренность основателя, проявлявшаяся в его личном строгом аскетизме и особой праведности жизни».

По этому канону создавалась и Задне-Никифоровская пустынь. Место для нее освятил преподобный Геннадий, один из учеников Александра Свирского. В поисках молитвенного уединения он пришел полтысячелетия назад на берег Важозера и стал жить в келье-пещере посреди густых олонецких лесов. К концу его жизни неподалеку обосновались еще несколько подвижников.

Перед смертью преподобный Геннадий предсказал ученикам: после его кончины место это не опустеет. Здесь будут воздвигнуты церкви и построена киновия – монастырь общежитского устава. И действительно, после смерти отшельника на Важозеро пришел преподобный Никифор – еще одно духовное чадо и сподвижник Александра Свирского. Он-то и основал на намоленном месте небольшой монастырь, став его первым игуменом.

Обитель зажила тихо и скромно. На территории появились деревянная Преображенская церковь и десяток келий для братии. Царь Иван Васильевич пожаловал монастырю землю – на четыре стороны по версте, а государь Федор Иванович – угодья и рыбные ловли. Тем монахи и кормились: ни хлеба, ни денег из казны они не получали, а по условиям грамоты Ивана Грозного даже крестьян не могли нанимать. Впрочем, большинство иноков сами были вчерашними крестьянами – к тяжелому труду им было не привыкать.

Три погибели

Спокойная жизнь текла до XVII века – до начала Смутного времени, когда Русский Север стал терпеть разорение от «немецких людей». Тогда Важеозерский монастырь в первый раз оказался на краю гибели: поляки и шведы разграбили его, убили игумена Дорофея и часть братии, остальных разогнали.

Монастырь долго пребывал в крайней бедности. В Петровскую эпоху добавились административные неурядицы: в 1723 году обитель приписали к Сяндемской пустыни, а в 1764-м вовсе упразднили, присоединив храмы к Коткозерскому приходу.

Возрождение началось уже в 1800 году, когда Задне-Никифоровскую пустынь приписали к Александро-Свирскому монастырю. А точнее, даже в 1830-м, когда обитель возглавил отец Исайя – строгий отшельник из Коневского монастыря.

На тот момент монастырский комплекс составляли две деревянные церкви – Преображенская и Благовещенская, пара ветхих келий и пекарня. Стараниями отца Исайи для храмов сделали новые фундаменты, возвели еще несколько келий, а позднее – пятиглавый каменный храм во имя Всех Святых. Когда число братии увеличилось до 15 человек, отец Исайя подал прошение, чтобы вернуть обители самостоятельность.

Летом 1885 года случилась новая напасть: в монастыре вспыхнул страшный пожар и уничтожил почти всё, не считая одной часовни и нескольких хозпостроек. Но пару лет спустя пустынь вновь начали поднимать – на этот раз под руководством иеромонаха Геннадия (Борисова). Он был человеком энергичным, за дело взялся весьма ревностно. А кроме того, он был знаком с уже знаменитым на тот момент священником Иоанном Кронштадтским.

Кронштадтский батюшка, как называли святого праведного Иоанна Кронштадтского, узнав о бедственном положении Важеозерского монастыря, принял в его судьбе самое активное участие: пожертвовал деньги на строительство, помог создать в Петербурге большое подворье, которое на тот момент, по сути, стало кормить далекий северный монастырь. В то время столичные подворья имели только три монастыря Олонецкой епархии – Александро-Свирский, Александро-Ошевенский и Паданский женский.

Кстати, деревянный храм Преображения Господня, построенный при непосредственном участии Иоанна Кронштадтского, сохранился в монастыре до сих пор. Сегодня он – одна из главных святынь обители.

К началу XX столетия жизнь в Задне-Никифоровской пустыни вновь наладилась. В 1908 году кроме игумена там подвизалось 25 монахов и 15 послушников. Они трудились на земле и скотном дворе, в столярной и сапожной мастерских, работали на большой мукомольной мельнице. Зимой молились в храме Всех Святых, летом – в Преображенском.

Так бы оно и продолжалось дальше. Но наступили революционные годы, и монастырь стал погибать в третий раз. Причем поначалу казалось, что монахам удастся если не отстоять обитель, то хотя бы остаться на насиженном месте. В 1918–1919 годах они создали на уже бывших монастырских угодьях совхоз, в котором попытались сохранить религиозную жизнь.

Власти к такой самоорганизации поначалу отнеслись нейтрально, но уже в 1920-м хозяйство пустыни перешло в ведение уездного отдела образования, а два года спустя землю взяла в аренду артель финских эмигрантов. Монастырские храмы были закрыты, а монахам пришлось покинуть свои кельи.

Позднее на территории обители построили поселок лесных рабочих «Интернационал», под нужды которого в храме Всех Святых устроили кинозал и столовую, а в Преображенском – спортивный зал. После войны в стенах монастыря располагались лагерный пункт, колония для несовершеннолетних и психиатрическая больница.

К концу XX века территория бывшего монастыря окончательно пришла в запустение: здесь остались только пара ветхих домов да оскверненные церкви. Казалось, это и была окончательная и бесповоротная смерть – духовная и физическая.

Спасение

Всё изменилось в 1990-х. Советский Союз исчез, православная церковь начала возвращать храмы и веру.

Важеозерский монастырь исторически был мужским, но после развала СССР первыми в него пришли женщины-монахини. В 1992 году они начали приводить обитель в порядок – ремонтировать сломанное, расчищать оскверненное – налаживать быт. Делали всё сами, своими руками, неделями иногда сидели на сухарях: о возрождении монастыря еще никто не знал, поддержать инокинь было некому.

Полегче стало, когда приехал отец Иларион. Официально он был настоятелем монастырского храма и духовником сестер, но и в хозяйственных заботах участвовал активно.

Маленькая община разместилась в двух уцелевших домиках: сестры в одном, отец Иларион – в другом. Работы хватало на всех. Восстановить предстояло абсолютно всё – трапезную, пекарню с мастерской, жилые корпуса. И конечно, надо было реставрировать храмы – то немногое, что осталось от исторического облика монастыря.

Чтобы наладить подачу электричества, отцу Илариону пришлось вспомнить первую профессию. Не раз можно было наблюдать, как он снимает облачение, надевает пояс для инструментов и взбирается на столб. Вообще мало какое дело в монастыре обходилось без него.

«Батюшка тогда был нам отцом, он заботился буквально обо всем, – рассказывает мать Марфа. – Надо было ведь и обитель привести в порядок, и нас. Люди приходили со своими травмами внутренними, всех надо было накормить, всем помочь.

Отец Иларион привозил из питомника яблони, кусты, цветы, первое время сам их сажал – это потом уже появились люди, занимавшиеся садом. Первые годы я с ним в Петрозаводск ездила и видела: он как мама-хозяйка продукты закупал, мешками-коробками нагружался и на себе это все таскал. На стройку материалы носил тоже сам. Он был хозяином в монастыре – настоящий русский человек».

До приезда в монастырь отец Иларион был белым священником, но в обители принял постриг – стал иеромонахом. Со временем на Важозеро приехали и другие монахи, в 2001 году монастырь снова стал мужским, а батюшку назначили игуменом. Сестер, конечно, не выгнали: они поселились в доме за монастырской оградой, а после перебрались на скит в пяти километрах от монастыря, на другом берегу озера.

Постепенно у возрождающейся Важеозерской обители появились помощники – жители Интерпоселка, паломники, благотворители. Стали приезжать профессиональные строители из Петрозаводска, Москвы, Питера. Даже из Украины была одна бригада – знакомые батюшки.

И вот что интересно: отец Иларион никогда никого не просил о помощи. Только молился, и помощь приходила сама – приезжали люди, привозили стройматериалы и продукты, жертвовали деньги. Это была в равной степени и сила личности батюшки, и сила его молитвы.

Монах

Сложно себе представить, как это – отстроить монастырь почти с нуля. Но отец Иларион никогда не жаловался и не роптал. Что бы ни случилось – дорогу снегом замело, электричество отключилось – батюшка только говорил: «Ну, ладно». И брался за работу.

Отец Иларион всегда был спокоен и благодушен, много шутил.

Вышли однажды люди из храма после праздничной службы увидели, что вокруг летает геодезический дрон. Кто-то крикнул: «Батюшка, батюшка! НЛО летит!» Отец Иларион повернулся, посмотрел и перекрестил дрон: «Ну, слава Богу, не забывают нас».

Отец Борис вспоминает, как лежал в больнице с онкологией, и батюшка поддерживал его на свой манер:

«Он мне звонит: «Отец, ты еще не помер, тебя еще не отпевали?» А меня такой хохот разбирает: из меня трубки торчат, а я смеюсь и не могу остановиться. Еще была история: возвращаемся мы из Иерусалима, заходим в самолет, все вокруг толкаются, стюардессы порядок наводят. А батюшка идет так смиренно, на входе крестится и начинает вдруг молитву: «Со святы-ы-ыми упокой». Сели мы, отец Иларион молится, я читаю Псалтырь и краем глаза вижу – пассажиры-то на нас поглядывают. Зато когда самолет приземлился, люди вокруг не хлопали, как обычно, а крестились!»

Некоторых такие шутки смутили бы. Но надо помнить, что отец Иларион был монахом и смерть для него была лишь преддверием вечной жизни. И батюшка готовил себя к ней – молитвой, аскетичной жизнью.

Он был скромным во всем: очень мало отдыхал, никогда не надевал мирской одежды, круглый год носил кирзовые сапоги, ухаживал за собственным келейником, когда тот заболел. Иногда даже не верилось, что перед вами – настоятель монастыря. Но настоящий монах – это смирение.

— Что привлекало к отцу Илариону тысячи людей? (Спрашиваем иеромонаха Никифора (Кипрушева). Сейчас он исполняет обязанности игумена Важеозерского монастыря, а когда-то они с батюшкой вместе начинали восстанавливать обитель).

— Смирение. Он был суперсмиренным человеком. Кое-кто даже пользовался этим. Но иначе нельзя. Если будешь вести себя жестко, как в армии, ничего не получится. Батюшка себя смирял как никто – это было на моих глазах. В миру ведь еще можно несмиренным прожить, а здесь, в монастыре, не получится. Здесь кто хитрил, не смирялся, все уходили.

— Что значит для игумена, главного человека в монастыре, быть смиренным?

— Если кто-то пришел к тебе – грудь колесом, а ты сильнее, выше, старше его – всё равно смирись перед ним, даже если перед тобой простой бездомный. Не смиришься, имей в виду, ты не будешь примером для других. Вот так батюшка действовал. Он же бывший боксер, был чемпионом Петербурга. Кулаки такие – крепкие. Но смирялся перед всеми. Буквально перед всеми. У нас ведь тут в самом начале как было – два монаха, три бомжа. Это архиепископ Мануил о нас так сказал – очень хорошо.

— Кем был отец Иларион для братии?

— Примером. Показывал, как надо жить в монастыре, как служить, как подвизаться, как работать. Отец Иларион был человеком высокой духовной жизни.

— Кто такой духовник сегодня?

— Это тот человек, к которому люди идут за помощью без принуждения. Вот будут исповедовать два священника – и почти все пойдут к отцу Илариону. Значит, доверяют ему. Он знает, что сказать, и делает это со смирением. Я помню, когда были сложности у некоторых духовных чад батюшки, он ничего им даже не говорит – только плакал.

— Зачем современные люди приходят к духовнику – за советом, за молитвой?

— Так на Руси у нас повелось, что в монастырь почти все приходят со сломанными судьбами. Чистых людей очень мало. Все с бедой. Духовник всех принимает. Как Бог, который никого не отвергал. Духовник не должен отделять: пришел человек весь грязный, мокрый, грешный – такого в первую очередь надо приблизить и по возможности исправить.

Все, знавшие отца Илариона, понимали: его смирение – не простая житейская скромность. Каждый, хоть раз говоривший с батюшкой, видел, что он непосильным усилием всей своей жизни воплощает смирение как одну из главных евангельских добродетелей. «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», – цитирует иеромонах Никифор Новый завет, вспоминая об отце Иларионе.

«Даже смерть батюшки от коронавируса была смиренной – он ушел, как и многие другие, от обрушившегося на всех нас ковида. И в этом не попросил для себя особых условий», – считает протоиерей Борис Пуговкин.

Монастырь – духовная больница

Сейчас ничто в Важеозерском монастыре не напоминает о былой разрухе: красивые храмы, уютная трапезная и братский корпус, ухоженная территория летом вся в цветах и зелени. Жизнь в обители налажена по образцу монастырей Афона, в которых отец Иларион не раз бывал с группами паломников.

«У нас ежедневно совершается полный круг богослужений: в 4:30 утреня, в 8:30 литургия, в 16:45 вечерня и в 19:30 повечерие, – рассказывает насельник монастыря, монах Иона. – Единственное, если попадается двунадесятый праздник, то утреня начинается в 3:30, всё остальное на своих местах.

Бытовая жизнь совершенно стандартная, как в любом монастыре Московской патриархии: есть хозяйство небольшое, скотный двор на шесть коров. Молоко, сыр, творог сами производим, хлеб печем. Плодоносной земли мало, но на той, что есть, выращиваем овощи. На ту братию, что есть в монастыре, этого хватает».

Братия монастыря сейчас – всего около десятка человек: священники, диакон, иноки и послушники. Из-за того, что народу немного, каждый несет по несколько послушаний. Отец Иона, например, казначей, а еще помогает в храме, печет просфоры, общается с паломниками и ведет сайт обители.

Живут в монастыре и трудники – люди, которые приезжают на время, поработать во славу Божию. У каждого на это свои причины. Многие бегут от мирских проблем: конфликтов с родственниками, алкоголя, наркотиков. В Важеозерском монастыре принимают всех. Такова была позиция отца Илариона – каждому давать шанс, даже если кажется, что человек этого не заслуживает.

«Батюшка был воплощенным милосердием. Он готов был прощать всё и всем, – рассказывает отец Иона. – Иногда это даже вызывало возмущение среди братии: кто-то из трудников напивается, буянит, его выгоняют, а батюшка его обратно принимает. Но это часто давало свои плоды: бывало, что человек ездил к нам, ездил, а в итоге пить бросал, жизнь налаживал. Батюшкино отношение работало. Но чтобы вынести такой подвиг, это надо быть отцом Иларионом».

В обитель, конечно, приезжают не только с проблемами: кто-то приходит сюда по велению сердца. Сам отец Иона 13 лет назад оказался в Важеозерском монастыре практически случайно, даже не думая в тот момент становиться монахом. И сразу почувствовал себя дома.

Важеозерский монастырь на многих так действует. Здесь нет пышной обстановки. Обитель, как и в старые времена, живет небогато. Но есть тут есть простота и искренность, которые делают это место настоящим.

«Чем наш монастырь особенный? Отдаленностью и тишиной: можно и помолиться, и потрудиться, и подумать. В тот же Свирский поедешь – там постоянно толпы народа: братия, трудники, мирские туристы целыми автобусами приезжают. Уединенности там не найдешь ни в храме на службе, ни в рабочее время, – рассуждает отец Иона. – А до нас добраться довольно сложно, если специально сюда не ехать, – все-таки 12 км от трассы в лес».

Для людей, по-настоящему привязанных к Важеозерскому монастырю, эти 12 км никогда не были преградой. Особенно для духовных чад отца Илариона. Полчаса медленной езды по лесной дороге, последние минуты перед встречей с духовником. Ты собран и растерян одновременно. Везешь в сердце свои самые тяжелые мысли и тревоги. Веришь в утешение. Ждешь единственно верного слова. Точно знаешь – отстоишь службу, увидишь батюшку, поговоришь, и придет ни с чем не сравнимая радость – чистая, светлая.

Духовник

— Духовный отец для православного человека – фигура особая. Это не просто священник, принимающий исповедь, а духовный наставник, который помогает найти путь к Богу. Тот, кому ты можешь доверить себя и свою жизнь, – говорит Валентина Мустафина.

Своего духовного отца она встретила больше 20 лет назад, когда работала гендиректором «Карелхлебпродсервиса». Важеозерский монастырь тогда активно восстанавливался, и Валентина Архиповна помогала: отправляла в обитель крупы, муку, стройматериалы. Стала общаться с отцом Иларионом – сначала говорили о монастырских делах, потом о личном, о духовном. И со временем женщина поняла, что именно беседы с батюшкой и его молитва помогают ей жить.

С 2003 года Валентина Мустафина руководит лавкой Важеозерского монастыря в Петрозаводске. Здесь продаются иконы, свечи, духовная литература. Тут же помогают бездомным – каждые выходные раздают им продукты и одежду. Открыть эту лавку попросил сам отец Иларион – ну как было отказать?

«Мне навсегда запомнилось его необыкновенно доброе, ласковое отношение к каждому. Он всех нас знал и видел: ты к нему приходишь, а ему уже все про тебя известно, – вспоминает Валентина Мустафина. – Как-то раз одна женщина через меня передала батюшке письмо. А потом поехала в монастырь, чтобы встретиться с ним лично. И вот заходит она в церковь, а батюшка ей навстречу: «О, Любовь. Ну как у тебя сын, нашел работу?» Женщина очень удивилась – отец Иларион ее никогда не видел, только письмо читал. Вот такой он был необыкновенный человек».

Похожих историй про отца Илариона много. Говорят, что он видел сердце человека, без слов знал его мысли и тревоги. За прозорливость его считали старцем – так называют особо опытного в духовной жизни монаха, к которому люди едут за советом и разрешением проблем.

Но сам отец Иларион этих разговоров не любил. Он вообще к процессу духовного руководства подходил очень аккуратно: не пытался управлять жизнью человека, не давал советов, как поступить – ложиться ли на операцию, менять ли работу. Батюшка со своими чадами беседовал. И молился за них.

«Отец Иларион был истинным монахом, он ушел из мира, чтобы по большей части быть с Богом, – говорит Светлана Захарченко, преподаватель ПетрГУ, еще одна духовная дочь отца Илариона. – И хотя у батюшки под кроватью запчасти по электрике лежали – он своими руками строил и ремонтировал – это всё для него было не основным.

Я ни одного батюшки не видела, который бы настолько всё время пребывал в молитве. Когда отец Иларион выходил во время службы на амвон, у него даже голос менялся – он как птица в полете раскрывался. А ведь в другое время был таким тихим, скромным.

Батюшка все-все наши имена помнил, никогда никого не забывал: ни духовных чад своих, ни их детей, ни внуков. Мы как мотыльки вокруг его огня были. Он наш утешитель, наш защитник. Ты знаешь, что с тобой ничего не случится, потому что батюшка за тебя молится. Я говорю «молится», а не «молился», потому что уверена: он до сих пор не забывает про всех нас».

В Важеозерском монастыре

Небольшая церковь
Низкий потолок
Разве это мерка
Для мерила «Бог»?

Тихо рядом люди
Божие стоят,
Ждут, когда разбудит
Их отцовский взгляд.

Но прикрыты веки…
Отче Илия!
Божьи человеки
Здесь — одна семья.

Здесь Отец Небесный
И Жених-Христос.
Как же в сердце тесно
Океану слез.

Оплывают свечи,
Тает воском боль.
Родилось под вечер
Озеро-Любовь.

На простор безбрежный
Вывел паству Бог.
Церковь — дом Надежды,
Небо — потолок.

Светлана Захарченко