Это второе после премьеры «Кадрили» танцевальное название этого сезона в Национальном театре. Никакого между тем отношения ни к фокстроту, ни к бабкам в пьесе нет. Переводчики объясняют смысл названия русской идиомой «сапоги всмятку». В свою очередь словари считают выражение «сапоги всмятку» обозначением полной бессмыслицы, чепухи.
Режиссер Кирилл Заборихин. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
Идея пьесы — показать всю сложность коммуникации между членами одной семьи. Как водится, родители и дети живут в одном доме, но в разных вселенных. Разговоры их похожи на анекдоты, настолько плохо они слышат и понимают друг друга. Пьеса социальная, ироничная и кажется камерной, но режиссер Кирилл Заборихин ставит ее на большой сцене театра.
Кириллу Заборихину 26 лет. В 2018 году он окончил ГИТИС, учился в режиссерско-актерской мастерской профессора Сергея Женовача. Уже поставил 14 спектаклей в разных городах: в Москве, Пензе, Баку, Рыбинске, Тамбове.
— В пьесе всего пять героев, пространство во многих сценах ограничено размерами одной комнаты. Зачем вам большая сцена?
— Большое пространство поможет нам организовать не только бытовой тесный мир героев, но и сделать что-то вне квартиры, вне быта. Мы покажем, что происходит с детьми вне дома, ту часть, которую родители не видят.
Режиссер, который всех любит. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Вашу работу можно назвать лабораторной?
— Я работаю этюдным методом, мне хочется сохранить ощущение студенческое лабораторной работы. Все будет прожито, отобрано и закреплено самими актерами. Чтобы не было так: приезжает режиссер с художником, а уже всё готово. Здесь хочется воздуха, лаборатории, процесса. Актеры в театре очень инициативные, они в диалоге и с автором, и с пьесой. Они там много чувствуют. Сама пьеса написана интересно, не бытовым языком. Сыграть ее на диване и в халате не получится. Делать постановку по системе психологического театра тоже не хочется — можно будет провалиться. Возможно, наше направление указывает в сторону Беккета. На репетициях мы много говорим о Брехте, его идее смотреть на происходящее со стороны.
В роли полицейского — актриса Наталья Алатало. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Как вы выбирали актеров?
— Мне было очень важно, чтобы актеры были молодыми. Все, включая играющих родителей. Если взять то, что написано по типажам и возрасту у автора, то это можно превратить в плохой театр. А мне хотелось взять артистов, которые уже не дети, но еще и не родители. Чтобы у них еще сохранилось ощущение самостоятельности и, с другой стороны, детства, которое закончилось.
Мне не принципиально разделение на персонажей. Когда я приехал, сразу попросил актеров написать на листочке пару десятков имен друзей и знакомых. Текст можно читать от лица любого из них. Когда мы рассказываем анекдот, то не перевоплощаемся же в его героя.
Перед нами образцовая семья. Мама, папа, сын-отличник 8 лет, дочь-подросток, занимающаяся спортом. Мы проведем с этой семьей четыре дня в их маленьком домике, окруженном лесом. Большую часть времени мы будем свидетелями разговора родителей. Наша история про фальшивое счастье. Про придуманное благополучие. Про нарисованный камин в каморке папы Карло (из аннотации к спектаклю).
Кирилл Заборихин призывает актеров не играть возраст. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Про что будет ваш спектакль?
— Я всегда это сложно формулирую. Когда определяешь тему артистам, они сразу начинают ее и играть, а мне хочется, чтобы они сами искали. По моим ощущениям, у героев пьесы всё идет не по плану, но они упорно этого не видят. Это очень острое и больное ощущение, когда ты без конца убеждаешь себя, что все в порядке, а на самом деле все это не так.
— Кого вам жалко в пьесе?
— Мне здесь жалко всех, весь этот дом. Это правильное слово «жалко».
— Видели другие постановки этой пьесы? В МХТ?
— В МХТ это была лаборатория, которая не окончилась постановкой. Видимо, к этой пьесе осторожно относятся, обычно она не входит в репертуар театров.
Репетиционный момент. 8-летнего Тармо сыграет актер Андрей Шошкин. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Здесь много слов, мало действия. Вас это не смущает?
— Есть такое ощущение, оно мне понравилось. Здесь, как в пьесах Чехова, не много внешнего движения. Люди на протяжении двух актов сидят на веранде, просто разговаривают. Самое классное, что пьеса строится на диалоге, но люди друг с другом не разговаривают. У Чехова каждый говорит о своем, а здесь они даже о своем не говорят, но говорят на протяжении 25 страниц текста. Классное ощущение. Я не боюсь, что это будет скучно.
— Спектакль будет играться на финском языке?
— Да, к нам на репетиции ходит бывшая актриса этого театра Райли Коскела, сейчас она живет в Финляндии. Райли помогает артистам адаптировать язык пьесы для наших зрителей. Она здорово понимает, что я хочу. Нужно будет показать хороший финский язык. Я-то не разбираюсь. При мне можно говорить хоть на тарабарском, но делать то, что я прошу. Мне кажется, что у театра как у искусства свой язык. Если ты смотришь хороший спектакль на иностранном языке, тебе обычно не нужен перевод.
В спектакле заняты также Ксения Ширякина, Кирилл Германов и Лада Карпова. Фото: «Республика» / Михаил Никитин
— Вы ученик Сергея Женовача. Что он вам дал из главного?
— Нас научили тому, что все должно быть по любви. Это единственная театральная мастерская, откуда не выгоняют студентов и где не нужно всё время доказывать, что ты чего-то стоишь. Я сам теперь не могу просто приехать на постановку, поставить спектакль и уехать. Мне иногда трудно бывает уезжать. Кто-то говорит: «Кирилл, ты ненормальный». Я не могу работать с артистом, не влюбившись в него. Я влюбляюсь в артистов, в пьесу, в цеха. Цеха в театре надо любить особой любовью. Я не кричу на репетициях. Я ругаюсь, но актеры даже не понимают, что я злой. Я не вижу смысла работать на сопротивлении. Наш мастер говорил, что если тебе не хочется идти на репетицию, нужно завязывать с профессией.
Сетевое издание
RSS Лента