Рабочие кадры. Надзиратель

Вы когда-нибудь ремонтировали автомобили? Стояли за станком на заводе? Ставили двойку за поведение шкодливому ученику? В Карелии сотни профессий, о каждой из которой у нас только общие представления. «Республика» открывает новый проект «Рабочие кадры». Мы зададим разные вопросы людям всевозможных профессий, погрузимся с ними в философию их дела и узнаем совершенно неочевидные вещи про самую обычную работу.

Сегодня, 30 июня, в День сотрудника службы охраны уголовно-исполнительной системы, мы разговариваем с работниками девятой петрозаводской колонии. О том, может ли человек в тюрьме исправиться, есть ли дружба между надзирателем и заключенным и вправе ли сотрудники УФСИН испытывать жалость к осужденным, — в первой части проекта «Республики»: «Рабочие кадры. Надзиратель».

Юрий Залетов. Фото: Наталья Митрофанова

Юрий Залетов, начальник отряда отдела по воспитательной работе с осужденными:

— Я не жалею, что выбрал эту профессию. У меня родственники работали в этой системе, дед был на разных должностях, в том числе начальником отряда. В Карелию попал по распределению. Не сказал бы, что мне тяжело, все-таки пять лет готовился к этому в учебном заведении. С другой стороны, я тут недавно, поэтому для меня все в новинку.

Здесь, так или иначе, становишься более внимательным. Постоянно приходится общаться со спецконтингентом. Без самодисциплины никуда. Вы спрашиваете про чувство жалости? Конечно, оно возникает, мы все люди. Такие эмоции испытываешь практически ко всем осужденным. Мне кажется, что иначе и нельзя. Не получится в противном случае нормально работать. Суть нашей профессии в том, чтобы ко всем относиться одинаково. Независимо от срока и статьи. И уж не знаю почему, а вот неприязни к местным обитателям у меня еще не возникало. А вообще, я верю, что исправиться может абсолютно любой человек. Шанс нужно давать каждому. Как раз первый шаг на пути исправления – это система перевоспитания. Лет 10 назад на это никто не обращал внимания. Сегодня воспитательная работа оказалась на первом месте, и есть различные методы убеждения. Нам, так или иначе, надо сделать все, чтобы человек был готов к выходу на свободу, чтобы научился разграничивать, что хорошо, а что плохо.

Александр Гоменюк. Фото: Наталья Митрофанова

Александр Гоменюк, начальник отряда:

— Меня здесь все устраивает, мне нравится моя работа. Тяжело? Это служба. Есть свои моменты, но в целом нормально. Что касается дружбы с осужденными, это навряд ли. А смысл? Это работа. Тут надо четко разграничивать, не стоит смешивать. Такая дружба ни к чему хорошему не приведет. Личные отношения не должны возникать.

При взгляде на человека, который, скажем, убил пятерых, у меня не возникает никаких эмоций. Осуждать его я не буду. Он и так наказан судом. Наоборот, в целях воспитания ему надо помочь. Уж не знаю, такое спокойное отношение – врожденное качество или оно воспитано работой, но профессия оставляет свой отпечаток. Здесь сталкиваешься с большим количеством людей, которые уже преступили закон. У них асоциальное поведение, а тут все сконцентрировано. Если на воле я вижу, что человек мне неприятен, я могу от него отстраниться и не общаться. Здесь это моя работа, так сделать уже не получится. В то же время начинаешь проще ко всему относиться. Когда только приходишь, читаешь, что люди совершили, немного передергивает. Не понимаешь, как такое вообще могло случиться. А потом со временем понимаешь, что даже это не такое уж и новшество. Начинаешь привыкать и быть спокойным. А чувство жалости у меня больше к потерпевшим. Осужден-то человек не просто так.

Зато благодаря профессии я стал более настойчивым. Есть некоторые осужденные, склонные к обману. Если я знаю, что он врет, знаю, как было на самом деле, а осужденный мне другую версию преподносит, нужно иметь стерженек, чтобы не прогнуться. Таким же настойчивым становлюсь и на воле.

Может ли исправиться любой человек? Скорее большинство. Например, люди преклонного возраста. Им уже очень тяжело. Да и поздно меняться. Если совершил преступление, то он сам все понимает и все знает. Однако его в принципе не перестроить. К тому же многое зависит от образа жизни. Здесь есть такие люди, которым чуть за 30, а они каждое утро встают и со своим соседом заново знакомятся. Меняются здесь от строгого контроля. На воле многие живут без контроля, у кого-то вообще никакого воспитания. А здесь они учатся жизни в коллективе. Времени, которое осужденные здесь проводят, хватает, чтобы они привыкли соблюдать порядок на воле.  Человек начинает понимать проблемы других. Если раньше его интересовало только его мнение, то здесь он сталкивается с ситуацией, когда всем надо. И осужденные начинают искать компромиссы.

Михаил Селиванов. Фото: Наталья Митрофанова

Михаил Селиванов, начальник отряда:

— Работаю здесь с 2008 года. Несколько лет назад стал начальником отряда. Пришел в УФСИН по совету знакомых. Имел какие-то представления о системе. Но когда пришел, понял, что реальность вообще не совпадает с тем, что показывают в фильмах. Здесь все совершенно по-другому. И дружеские отношения с осужденными – это из серии невероятного. Работа есть работа. Надо ко всем относиться одинаково. Этому как раз учит профессия. Конечно, возникают какие-то эмоции, но ты их сдерживаешь, контролируешь. По моему мнению, к сожалению, колония и лишение свободы не могут исправить каждого человека. Кто-то и дальше пойдет воровать и убивать, независимо от системы перевоспитания. Значение имеет сама личность осужденного. Бывает и так, что читаешь досье и понимаешь: срок, который дали, ты бы все-таки изменил.

Сергей Соколов. Фото: Наталья Митрофанова

Сергей Соколов, начальник воспитательного отдела:

— Люблю ли я свою профессию? Очень сложный вопрос, неоднозначный. Как и везде, здесь есть свои плюсы и минусы. Я выполняю свою работу так, как меня научили родители. В то же время результат моей работы должен быть очевиден. На данный момент это так. Я общаюсь с осужденными и все-таки надеюсь, что, выйдя отсюда, они возьмут от жизни самое лучшее, вспомнят мои нравоучения, замечания, претензии, сделают правильный выбор. У нас в основном контингент молодой. Не хочется, чтобы годы, проведенные здесь, прошли для них впустую. Для осужденных мы как наставники, даже если они этого не хотят, мы должны их подтолкнуть, задеть в них что-то доброе, хорошее. Надо, чтобы они вышли и немного подумали, что совершили, для чего они в этом мире.

Раньше никогда и не думал, что буду работать с осужденными. Для меня это был определенного рода шок. Но человек должен делать любую работу, какой бы сложной она ни была. Коль ты пришел, будь любезен выполнять то, что от тебя требуют. Со временем входишь в какой-то кураж. Хочется работать все лучше и лучше. Но в нашей профессии есть свои сложности. Мы, наверное, отдаем себя больше осужденным, чем своим семьям, близким. Работа заполняет жизнь больше чем наполовину.

Некоторых один срок не исправляет, и они снова возвращаются. Это очень огорчительно. Жаль, что наша система устроена так, что они не попадают обратно ко мне. Я бы хотел посмотреть такому человеку в глаза. Такой подход был бы эффективен, мне кажется. Однако все равно подобные ситуации мне ужасно неприятны. Но я не разочаровываюсь. Скорее это подталкивает работать лучше, искать другие формы и методы воздействия на человека. А жалость отходит на второй план. Профессионализм превыше всего. Граница существовала, существует и будет существовать. Хотя в рамках работы мы должны выводить осужденных на откровенность, знать их уязвимые стороны. В то же время я не отрицаю, что на свободе мог бы подружиться с бывшим осужденным в силу определенных обстоятельств. Не думайте, что здесь все такие уж негодяи. В колонии есть хорошие люди, которые просто оступились.