Троеточие

Тебе не выстоять в этом мире без новой пристани.
А не плывёшь, так тони отчаянно и не ной.
Лучше выстрелить,
зарядить и ещё раз выстрелить,
чем молчать, услыхав рычание за спиной.

Как ни глянешь — в четыре стороны сплошь предатели.
Успей сказать это дважды, слово — не воробей.
Я покажу тебе путь-дорогу к чёртовой матери.
Присаживайся и пей.

 

***

Успех в охоте несоразмерен
с числом потерь. Перемножь на три.
Когда захочешь, перепроверим.

Я перешёптываюсь со зверем,
а зверь внутри.

Я помню, вещи летели на пол
одной из тёмных ночных халуп.
Под камертоном осенних капель

запястье, тоненькое как скальпель,
касалось губ.

Но сколько б зверя не упрекали,
он остаётся всегда таков.
Теперь, смотря на себя в зеркалье,

ты не пугаешься вертикали
своих зрачков.

Пока твой голос ещё не выцвел,
нам быть завязанными узлом.
Или бежать далеко и быстро.

И, вероятно, попасть под выстрел.
И поделом.

 

КАПЛЯ МОРСКОЙ ВОДЫ

И снова ты здесь. И снова карман дыряв.
Ни бриза, ни дна, ни чуда, ни берегов.
Команда шагнула вниз добираться вплавь.
Капитан не покинет судна, ибо таков
закон широты плеча. Dura lex, sed lex.
Морская — самая сладостная из миль.
Они шли под твоим началом за интерес
и умирали подобно парусу — только в штиль.

И вот теперь ты один. Бери на себя сполна.
Не спрашивай. Улыбайся для красоты,
не имея по праву лидера права на
упавшую с глаза каплю морской воды.

 

ПЕРЕСМЕШНИЦА

Изорванным слухом с нуля обретающий терцию,
точь-в-точь онемевшие черти у громкого омута,
уснёшь и увидишь, как чертится кромками комната.

И льётся в оконный проём золотая эссенция,
и в сердце твоём, начиная строительство города,
небесным лучом Архитектор проводит проекцию.

Не знаешь ни даты рожденья, ни года, ни месяца.
Но кожей поймаешь покой и отсутствие груза, так,
что можно коснуться рукой и почувствовать музыку.

Там тихо тебе из под рёбер поёт пересмешница.

 

СИМВОЛ ВЕРЫ

Ты веришь в меня, будто в Сочи, ты видишь воочию
символ удачи.
Пижон безупречен и чёртов,
под сердце как в сангрию ввинченный штопор.

Когда я приду к тебе ночью, приду к тебе ночью один
и заплачу,
прижмись, дай почувствовать чётным,
почувствовать равным количество рёбер.

Количество боли, количество
тёмного рома — количество смерти.
Пиратская бухта на сером Балтийском заливе.

Количество жизни — едва ли заметно,
количество строчек в конверте.
Гитара настроена криво и гости фальшивят.

Ты думаешь, я как в разведке, как в долгом плену
без конца и предела
молчу, но я просто пытаюсь не сдохнуть в начале.

Я чёрная пешка на клетке (напомни войну, что не начата белой).
А тех, кто стоит со мной рядом, съедают с костями.

Но ты в меня веришь. И веришь, что видишь
воочию символ удачи.
Я буду писать тебе снова, покуда ты дышишь.

Когда я приду к тебе ночью, приду к тебе ночью один
и заплачу,
найди подходящее слово из тысячи тысяч.

В тебе всё смешалось: и мать, и отец,
и единственный друг-команданте.
И любовь, за которую грех не поднять револьвера.

Мы стоим на вокзале, вокруг Петербург,
и глаза вопрошают: «Куда ты?»

Символ веры моей, символ веры моей, символ веры.

 

ТРОЕТОЧИЕ

В том кино, где орали в рацию: «Бой не равен»
был герой, что всегда оказывался не ранен.
Нам давно пора убираться с этих окраин.

Капля крови на договор, а взамен — билеты.

Марафон во имя рекорда, но не атлета.
Смотри, кому-то на старте выстрелом пистолета
назначен финиш.
Так постигается скорость света.

Только не плакать, только бежать и молчать об этом.

Больше не видеть холодных кадров телеэкрана.
В губах у диктора лопнет шов, раскроется рана.
Заговорит, и вылетят стёкла, и треснет рама.

Храни спокойствие, как сэнсэй девятого дана,
когда вокруг тебя гаснет свет и поёт сопрано.

Храни спокойствие. Keep in touch и прочее-прочее.
Не вопрошай эту ночь: «На что ты оставил, Отче?»
На самом финише улыбнёшься, узрев воочию,

как стих, захлёбываясь, сужается в троеточие.

Где в центре — Бог, а мы от него по правую-левую
покидаем порт четырёх углов тетрадного белого.

 

***

Ночью, в спальном районе Питера,
на улице лётчика-истребителя,
в квадратном окне, во мраке за грязной шторой,
вдали от редактора, спикера, кредитора

творилась литература.

Шептали слова, шептались местные жители,
зигзагом на обороте, строкой в куплете,

любовь — это в сути тайный, кровосмесительный
заговор, двое против всего на свете.

И в горле горчила смесь кислорода, голоса
да бархатной пыли взгляда, живого, пьяного.
И слов их сплетеньем грелась теперь планета.

И капля свечи звездой холодного космоса
потухшей — твердела в кончике безымянного,
снижаясь по Кельвину,
Цельсию,
Фаренгейту.

 

БОЖЬЯ ТОЧКА

В плацкартных вагонах ждёт вся скрытая правда.
Батарея пуста, но ритм не даст уснуть.
Время следования — период полураспада.
На конечном перроне выживет только суть.

Слышишь, шорох вокруг, помехи тебя окрестно?
Видишь, глаз твоих отраженье в окне блестит?
Посмотри на него впервые за жизнь честно.
Помоли у него прощения и прости.

У тебя же душа живая, большая, щедрая.
Из тебя состоит вселенная, плоскость, ось.
На тебе впопыхах с ума сошла геометрия:
как ни билась, определения не нашлось.

Остаётся сидеть в плацкартных, просить: «Согрей меня»,
достигая в игре огромной за целью цель.
Говоря об ушедших днях в настоящем времени,
говоря об ушедших днях во втором лице.

И бессчётная ночь, зажатая в уголочке
верхней полки, несётся вдаль, весела, глуха.

Ты — священная точка. Вечно малая точка.
Ты блаженная божья точка в конце стиха.