Сердечные ладанки

Карельское узорочье

Чудно наблюдать, как пупырчатая замшелая скала начинает плыть и ползти – вверх, к скупому карельскому солнцу. На Киваче – сезонная миграция серых лягушек, шествие бурых дремотных жаб. Заслышав гул бешеных полноводных струй равнинного водопада, уменьшенных в сотни раз, до класса земноводных, более удачливые виды хладнокровных древних рептилий спешат на зов пробуждающейся природы, шевелят каменную карельскую землю – в надежде продлить жизнь оттаявших маленьких сердец… Узоры на скалах. Узоры на спинах. Узорочье кипящей у черных валунов желтоватой раздувшейся сунской пены. Запутанная, ниспадающая на мощные белоснежные спины речных бурунов льняная облачная кудель… От робкого и величественного преображения суровой северной красоты охолонуло грудь…

Всполох памяти

День Победы. В центр города к мемориалу «Вечный огонь» подтягивались горожане. На диабазовые плиты братской могилы ложились гвоздики. Взлетали, надутые гелием, пузатые танки. Над белыми бантами пятилетней девочки горделиво качался красный воздушный шар… В удивительно ясном небе светило солнце. От неимоверного количества яркого солнечного света не мудрено было перепутать пролетевший истребитель с парящей чайкой, чайку — с квадрокоптером, снимающим на маленькую камеру огромную двадцатитысячную реку «Бессмертного полка», парадные коробки войск городского гарнизона, плывущие вдоль голых газонов черные контуры, поднятых над головами людей, солдатских портретов… И, наверное, от этой всеобщей скорби и народной гордости, от этих трогательных прикосновений памяти скользящая по серому асфальту и гулкой брусчатке тень красного детского шарика оставалась красной, ало и кровно отбрасывая на хладные камни всполохи Вечного огня.

Будильник

В перерыве занятий по пожарной профилактике разговорился я с одним бывалым огнеборцем: как служба, чем коллектив дышит.

– Чем дышит, чем дышит… Из кислородных аппаратов сутками не выключаемся! Лето – самое щедрое на чрезвычайности время. Хорошо, хоть ребята свои – с полуслова ситуацию понимают. В любой момент плечо подставят…

Как-то я не в свой пожарный караул на подмену попал. Новый начальник, новые порядки. И ко всему прочему в категорийный пожар вляпался!

Одним из первых в подъезд ворвался. Из квартиры на девятом этаже угорельца вынес. А лифт не работает. Пришлось мне мужика на своих закорках эвакуировать. Пока я этого бугая тяжеленного по лестнице пер, он еще судьбе сопротивлялся. А как на площадке первого этажа растянулся – никаких признаков жизни. Ни на что не реагирует. Я – ухайдоканный, запыхавшийся, мокрый – трясу бедолагу что есть силы, к стене прислонил – может, откашляется – ноль эмоций! Сердце не прослушивается. Тут я вконец осерчал: их спасаешь, а они все окочуриться норовят! И как врежу мужику с досады кулаком в грудину, аж хрустнуло там что-то. Да не хрустнуло, а булькнуло! У бугая рот вместе с глазами открылся: задышал милый! Заквохтал, зашелся в кашле. Это я ему одним ударом сердце завел, как бабушкин будильник. А ведь мог и оконфузить меня перед другим караулом: чего, мол, пострадавшего с места происшествия упер? А чем ты с ним на площадке занимался? Тьфу, срамота. Уж лучше со своими – и в огонь, и в воду…

Эхо

В скучной, непонятной и суетливой обыденности казенной службы, изредка, в обеденный перерыв, удается включить аудиокнигу… На этот раз в течение тридцати минут я слушал рассказ Юрия Нагибина «Эхо»… Тридцать минут – и я вновь вознесся над государевой рутиной, ощутил правильность выбранного писательского пути. И на мои стихи и рассказы могут сделать подобную инсценировку! И так же, как я, под впечатлением нагибинской прозы, люди, милые слушатели, будут сочувствовать моим героям, восторгаться понятным и родственным сердцу образам… Полчаса – без разговоров о новых моторах, расходе бензина, выдачи запчастей и портянок. Полчаса – в компании детства, моря, гор, первой любви, бесхитростного всепрощения – и все вокруг кажется более значимым и красивым чем раньше.

Услышанная радиопостановка рассказала многое и обо мне самом, помогая острее чувствовать, понимать и принимать как должное все, что меня окружает…

Жемчужины

Так получилось, что в мои первые детские впечатления о южном море, галечном бреге, жгучих медузах и вареной кукурузе врывается – нечаянное, царапнувшее и оставшееся белым неровным шрамиком на коленке – чувство обиды…

Мой сверстник, худенький семилетний мальчик, пришел на людный гудаутский пляж вместе с младшей, не в пример пухлой, сестренкой и круглыми, как розовые надувные шарики, родителями. Семья, по-видимому, уже давно застолбившая это пляжное место, быстро соорудила из четырех колышков и гигантской простыни солнцезащитную накидку и забралась вовнутрь. А мальчик пошел к кромке пенного и ласкового моря. Мальчик собирал мидии. Я тут же напросился к нему в помощники. Ракушки были такими красивыми, гладкими и крепкими, и мне казалось, что внутри этих плотных подушечек скрывалось настоящее чудо – морские жемчужины! Мигом белая палатка превратилась в сказочный дворец, а двое маленьких ловких ловцов жемчуга взялись дружно поставлять морские дары в раскинутую меж деревянных топчанов королевскую сокровищницу – их пузатейшим величествам…

Вскоре после обеда, свернув легкий королевский балдахин, семейство моего нового друга подалось восвояси. А на берегу, по центру ровного, основательно примятого квадрата, возвысилась гора пустых перламутровых створок.

– Позавтракали твоим сокровищем, – заметила мое недоумение мама…

По моим щекам потекли жемчужные слезы.

Три буквы

– Назови мне три благословенные буквы, могущие все!

– ???

– Кто ведает крещением в иордани, кружит в метелях, движется в эпицентре бури, укрощает огненную стихию, предупреждает дождь и болезни?

– ???

– Я тоже думал – Бог. А оказалось – МЧС!

Достойный лозунг

Все возвращается на круги своя… Наперекор засилью коммерческой уличной рекламы, любовь к социальным лозунгам, популярным в Советском Союзе, возрождается-таки во многих государственных организациях и ведомствах России. Даже некая преемственность намечается. На еще свободной стене эмчеэсовского эллинга появились говорящие горящие слова «Мужество. Честь. Совесть». Относящиеся, согласно аббревиатуре известного министерства, к сотрудникам МЧС. Но получился явный намек на лозунг советских времен «Партия – Ум, Честь и Совесть нашей эпохи»… Только у МЧС вместо «Ума» – «Мужество»…

Малыш и Карлсон

Навеяно Астрид Линдгрен: чтобы завести расчихавшийся «мотор», мне недостаточно съесть банку вишневого варенья. Это сердце, Малыш…

Венеция

Венеция – в Петрозаводске! Скользнув со ступенек на дощатый плот, служивший мостком до нашего подъезда, я удачно отплыл на далекий асфальтовый берег… Прошел освежающий летний ливень. Все ямы и рытвины на дорогах слились в одну порожистую стремительную реку. Машины, как легкие катерки, обрушивают на блестящие тротуары звонкие чистые волны. Быстро плывут по дорожной взволнованной глади дома, удивленные лица, вечно спешащие плащи, мокрые зонты, забрызганные остановки. С горы в окончании улицы Калинина, вскрывая крышки колодцев, вымывая из трещин парапетов и серых фундаментов вековую пыль, несутся новые и новые солнечные струи, которые невозможно обойти или перелететь на хлипком китайском зонтике, раскрыв его над самой стремниной… На работе, переодев башмаки, откинувшись на шатком удобном стуле, приятно мечтать о том, как волшебно, по-южному шумно и ярко преображают наш маленький северный городок ливневые каналы… Венеции!

Зарапортовались…

В советские времена капитанам гражданских грузовых судов сверху сыпались различные партийные и профсоюзные указания. Например, об организации коллективного досуга.

Команде сухогруза «Балтика» из головной конторы Беломорско-Онежского пароходства пришла телеграмма о проведении на борту спортивных соревнований по любому приглянувшемуся экипажу виду спорта. Надо было чем-то занять матросов во время долгого международного рейса. И перед Москвой отчитаться – о культивировании здорового образа жизни и боевом товарищеском духе советских людей, составив подробный рапорт на имя начальника пароходства.

Капитан судна незамедлительно выслал в Центр ответную телеграмму: «Команда выбрала для организации соревнований конный спорт. Прошу доставить фураж и кобыл через сорок восемь часов в порт Вознесенья после нашего прибытия в Союз…»

Работа над образом

«Мне всегда двенадцать…» – бубнил про себя детский писатель, брея перед зеркалом в ванной комнате волосатые подмышки.

Дворовой авторитет

У подъезда пятиэтажного дома, занимая пышным весомым дворовым авторитетом половину лавочки, восседала отставная военная докторша, подрабатывающая на пенсии в городской поликлинике. Разглагольствовала:

– Какие, право, солдаты… то бишь пациенты пошли странные – ни о чем кроме своих болячек думать не хотят! Пыталась я тут одну дамочку разговорить, экзамен устроить культурный. Цитату привела, афоризм ввернула… Молчит. Ни бельмеса не понимает. Другой бы терпение на моем месте быстро потерял. Градусник из-под мышки вытянула, проверила, подписала больничный и – гуляй, не кашляй. А мне за словесность русскую обидно стало! Решила я наводящие общеизвестные примеры привести. Разбудить дремлющий разум. Юношескую библиотеку перелистать. Как вам, спрашиваю, личность Мамочки? А педагогические эксперименты ВикНикСора? Смотрю на пациентку, сквозь ее дымчатые озадаченные очки. Сообразит или нет? А та ни мычит, ни телится! Ну, ладно, Пушкин, Достоевский… «Республику ШКИД» не читала! Каково? Ну, о чем, о чем с такой особой говорить прикажете? Только о болезнях, как в рекламе на Радио России? Без ответа, но с приветом? Обидно, обидно за русскую литературу, до слез обидно…

Из сидевших на соседней скамейке женщин никто не возражал. Вышедшие подышать свежим воздухом старушки понимающе кивали и охали. За неимением подобающих аргументов.

Конкурс

Администрацией Петрозаводска решено было провести конкурс на точное и яркое, как никелированная вилка, название аэропорта карельской столицы. Но слово должно быть не очень большим. И приличным. Нынешнее название «Бесовец», разделяющее бесовскую порожистую природу, протекающей неподалеку, реки Шуи, звучит как-то не эстетично. А более приемлемое, достойное и длинное наименование главной воздушной гавани Карелии – «Город воинской славы – Петрозаводск» – не помещалось на фасаде маленького и аккуратненького здания аэропорта.

Устроителями конкурса была проведена большая организационная работа по информированию населения через СМИ. Были подключены общественные организации, национальные общества, ученые топонимики и фольклористы. Конкурсной комиссии предлагались следующие варианты: «Кодима», «Сампо», «Карьяла», «Кижи», «Марцводы» и даже «Порт-Артур» (явный и уважительный комплемент в сторону карельского губернатора).

В конечном итоге, благодаря опросу общественного мнения, победило название… «Бесовец».

Предопределение

К сожалению, в короткой, слишком короткой человеческой жизни ничего нельзя исправить: любое твое действие или бездействие – это навсегда.

Дубок в палисаднике

Тысяча и один раз проходил мимо родного дома, расположенного в двух остановках от моего нынешнего жилья, и, только сегодня, когда мне далеко уже за пятьдесят, обнаружил в старом заросшем придомовом палисаднике присутствие высокого раскидистого дуба. Прямо над моей головой волновались, шептались друг с дружкою волнообразные дубовые листья… Дуб растет в Карелии тяжко. Долго. Судя стати и красоте, этому удивительному саженцу уже много-премного лет…

Так ежедневно мы слепо и отстраненно проходим мимо вроде бы знакомых вещей и событий; и, паче всего, мимо – окружающих нас людей, интересных и неповторимых судеб, юности мамы, чаяний отца… не замечая посаженного ими дуба.

Конфуций

Черное море… По прибытии в Феодосию, прямо с железнодорожного вокзала, меня подхватили под руки и увели… на городскую окраину, в одноэтажный частный сектор. В маленьком домике, занятом семейными отдыхающими, свободной оставалась только прихожая с узкой солдатской кроватью и трехступенчатым деревянным крыльцом. В прихожей я и расположился. Запихав под кровать небольшой чемоданчик, предварительно достав из него плавки и книжку «Афоризмы китайских мудрецов», я отправился на пляж…

Приходил я в съемную прихожую уже под вечер. Жильцы других комнат, обнаружив мое присутствие в проходном помещении, вежливо стучали и перешагивали через меня – в случае необходимости зайти или выйти из дома… Но зато, когда дом засыпал, и на небе вспыхивали яркие звезды, я мог спокойно сидеть на теплой ступеньке, в почти непроглядной темноте, и вслушиваться в звуки и голоса южного предместья. Мои утомленные солнцем и морем загорелые плечи обволакивала ночная прохлада, слегка подсоленную кожу щекотал нежный ветерок. Я был безмерно счастлив, молод, переполнен всеми благами жизни и неизбывным чувством, что мне ничегошеньки, ну  ничегошеньки больше не надо, ведь у меня есть: уютное крыльцо, звездное небо и недочитанный Конфуций.

Греческая легенда

Познакомился мельком с соседкой по столу в санатории МВД на водах Кабардино-Балкарии, не заходя далее дежурных фраз: «здрасте» и «приятного аппетита». Как-то после стихийно организованного в кинозале литературного вечера с моим участием и подаренной соседке книги стихов, по окончании молчаливого ужина, вышли вместе на парковую дорожку.

– Вы на прогулку? Можно с вами, хоть пару кружков?

Я не возражал. Сам собой завязался приятный разговор. Порой – на доверительные темы. Присев на скамью, под темной акацией немолодая женщина решила рассказать мне историю своей любви.

– Зачем я все это говорю? Интересно ли вам? Не знаю… Вот так же в доме отдыха МВД под Москвой я познакомилась с Сашей. Было это двадцать лет назад. Сейчас мне уже пятьдесят… Я не скрываю свой «бальзаковский» возраст. Все потуги выглядеть как-то по другому кажутся мне наивным самообманом… Может быть это отпечаток профессии? Излишняя требовательность к себе и людям? Все-таки майор МВД, начальник отдела. Но с Сашей все было иначе… Саша увидел во мне не «сотрудника  министерства», «столичную штучку», а милую задумчивую застенчивую москвичку.

За стенами подмосковного дома отдыха шумел лес. К тихому лесному озерцу сбегали бесчисленные тропинки. Каждый день, гуляя в мягком духмяном сосняке, мы находили новые потаенные тропы, идущие в бесконечность. Иногда, останавливаясь, мы задавались одними и теми же вопросами, делились похожими впечатлениями. Казалось и мысли наши, как легкие летние ветерки, сплетясь и играя, стремились вверх по мелким горячим трещинкам сильной смолистой сосны – языческого Древа желаний… Как будто о нас, о бездонности чувств, о безбрежности глаз говорила старинная греческая легенда: долго искали друг друга по свету и, наконец, нашлись две разобщенные любящие половинки: мужчина и женщина…

После отпуска в Подмосковье Саша уехал к себе на родину, в Азербайджан. Редкие звонки и письма, только поддерживали угасающий сердечный огонь. Однажды, через товарища, прибывшего в Москву, он передал мне подарок – расписанную подвигами древней Эллады глиняную вазу. После чего – окончательно замолчал. Я справилась о нем в тамошнем управлении милиции. И узнала, что вскоре после нашего знакомства Саша женился на бакинке – учительнице русского языка… Я решилась позвонить ему по телефону и, сквозь пелену нахлынувших чувств и воспоминаний, услышала любимый далекий голос: «Так получилось…»

Служба шла своим чередом. Должности. Звания. Замуж я так и не вышла… Привыкшая к идеальной чистоте, не расстаюсь с тряпкой и бархоткой. Но на всем, к чему ни прикасаюсь я в пустой московской квартире, лежит досадная пыль тягостного женского одиночества. На людях – легче. Вот – путевку в санаторий купила… И в спешке, перед самым отъездом, разбила вазу – подаренный Сашей греческий ликиф. Половинки человеческих судеб обратились в разбитые осколки любви…

Спокойствие, только спокойствие…

Каждый знает, что умрет. И я знаю… Но как-то без фанатизма и суетных уточнений.

Сердце

Кто разбудил меня в четыре часа утра? Кто звонил в мою дверь – до болезненного, назойливого гула в ушах, а на лестничной площадке никого не оказалось? Кто остановил меня на полпути до работы, и жалостливо умолял: «Постой! Не торопись! Сядь, отдохни… Взгляни на свою жизнь другими глазами»?..  Кто настойчиво стучал в грудь ноющим, кровоточащим кулаком, и искренне страдал от моих слабостей и привычек, необязательных ошибок и чрезмерного самоедства, недолетов и перелетов, единственной невинной целью которых было мое беспокойное сердце?

Тоска зеленая

У каждого свои методы похудания. Кто бегом занимается, кто пилюли очищающие глотает. Бывает такое, что и худеть не надо! Без диеты и снадобий заморских, пупок к позвоночнику прилипает. У Павла Ароновича Косовича с этим все в порядке было. В смысле, избыточного веса, от которого он избавлялся одним традиционным способом – лечебным голоданием. С этой целью посещал Косович специфические клиники и санатории. Впихивался в двери радушных отечественных здравниц этаким розовощеким колобком и – покидал их через три недели посеревшим разбитым человеком. Потому, что волю имел Павел Аронович феноменальную и денег на тело родное не жалел. Директором фабрики работал. Вверял себя в руки слуг Гиппократа безропотно и беззаветно… Правда, килограммы лишние к нему уже через месяц обратно возвращались, прихватив с собой отдышку, изжогу и приступы подагры. В общем, было, на что средства немалые тратить. Выбирал директор для голодания места весьма разнообразные. То в первый российский курорт «Марциальные воды» заглянет, то на Кавказ смотается, то «голодающих» Поволжья навестит. И, что характерно, два раза в один санаторий не ездил. Впечатлений набирался. Хоть не надолго да от еды отвлечение имел. Тропки безлюдные в полях и лесах гористых находил, чтоб на пикники и кучи мусорные не отвлекаться. За сим и в Болгарию путь держал…

– Ну, как отдохнули, Павел Аронович? Как Болгария? Поправили здоровье? – встречали на лестнице, караулили в коридорах, лезли во все двери и душу восторженные подчиненные.

Косович – чернее тучи – мимо прокатывается, гром и молнии мечет. В кабинете, на совещании планерном, пар выпустил, по всем разгильдяям и пьяницам утюжком праведным прошелся и после профилактической взбучки в кресло необъятное бухнулся:

– Как отдохнул, как отдохнул… Вокруг море. Пляжи. Люди красивые красиво фрукты экзотические кушают, соком душистым обливаются. Жарится мясо, кукуруза. Скворчат на огромных сковородках, обжаренные с овощами, креветки и мидии. Сладко пахнет луком и восточными пряностями. На каждом шагу продаются орехи и сладости. От запахов одуреть можно… А я сижу на балконе и ем… кислое… зеленое яблоко!

Мельница счастья

Если бы не было кинотеатра «Сампо», двух буфетчиц, сговорившихся познакомить своих детей, если бы не встретились юноша и девушка, если бы не вставали на пути их пылких встреч тихие улочки Петрозаводска и праздничный, выложенный красным гранитом, Первомайский проспект, не было бы и меня… Не вечно крутится мельнице счастья Сампо – дару былинной Калевалы. Давно уже нет гранитной брусчатки, бабушек, мамы и папы, снесен с лица земли довоенный кинотеатр, но осталось наше семейное предание, переданное на выдохе, навеянное первым свиданием папино восклицание:  «Ты знаешь, мама, она – еще совсем девчонка… Но какие ресницы!»

Где твой дом…

Побывал на старой родительской квартире… За редким исключением – вся мебель, ремонты, картины, книги – на прежнем месте. За окном все та же заводская березовая роща.

А ночью – мне приснился цветущий яблоневый сад!.. Но это был не мой сад. Этот сад увидела в распахнутое окно деревянного домика на окраине Петрозаводска моя маленькая мама. После нечеловеческий послевоенных мытарств, тюремного сиротства – результата сталинских отсидок, сгоревшего от упавшей керосиновой лампы детдомовского барака, голодного пайка и ночлега, вместе с  вернувшейся на поселение бабушкой, в приспособленном дровяном сарае – мама оказалась в крохотной квартирке отчима, инвалида войны, который принял у себя женщину с двумя дочерьми… Окно квартиры выходило в яблоневый сад, облепивший склон узенькой и быстрой речки. Пикируя с воздуха на белые душистые цветы, гудели шмели. Игривый ветер раздувал шелковые лепестковые парашютики. Солнце качалось в сплетении причудливых и гибких веток. В домике с садом десятилетняя девочка впервые почувствовала себя дома.

Проснувшись среди ночи, я поймал себя на мысли, что мне снова хочется вернуться в прошелестевший зелеными ветвями мамин сон, еще более уютный и домашний, чем в ее рассказах, окунуться в белопенное цветение июньских яблонь… раздвигая руками белоствольную  березовую дымку – за нашим домом.

Страх

Не бывает бескрылых людей. Бывает бескрылое покойное однообразное существование… Счастье, оно, конечно, вместе с сердцем выпархивает из груди: при виде долгожданного любимого человека, милой ужимки ребенка, неожиданного и приятного подарка судьбы! Но, как мне сказал один знакомый пасечник, столкнувшийся нос к носу с вывалившимся из леса медведем: «И страх – окрыляет…».

На Киваче

Разговорился с одной знакомой, проходившей в молодости университетскую практику в заповеднике Кивач. Вот что она мне рассказала…

Завелся у меня на практике в заповеднике Кивач ухажёр прилипчивый – Эйно. Биолог. Я в то лето заповедные ландшафты изучала – для курсовой работы. Вечером на базу выберешься из леса, уставшая, заморенная, комаром покусанная, а тут этот – Паганель несчастный! Чуть не каждый день охапками цветы носит! Ладно бы для науки – пестики-тычинки. А то: «Жить без тебя, Лиза, не могу!» Вот и сейчас, заповедник «на замке», практикантропы университетские на посиделки в этнографическую избу завалились.  А Эйно нет. Скоро стемнеет… Хотя он не из пугливых! «Прорычит» от деревни, где у одной бабуси уж месяц квартирует, до Кивача три километра на мотоцикле – и ну допоздна брякать на поцарапанной гитаре: тренди-бренди, балалайка, тренди-бренди про любовь!

Рявкнуло что-то? Никак Эйно приехал! Ныряю вниз по узкой деревянной лестнице. Сбрасываю крючок, а там – медведь!!! Здоровенный! Голову на бок и – лапой машет. Будто на цирковой арене – аплодисменты выпрашивает. Я в крик! Пытаюсь дверь захлопнуть, да медвежья морда мешает. Любопытно косолапому, что это люди на его лесной арене делают.

– Тьфу, на тебя, тьфу! Пошел вон! Ребята-а-а!

Загрохотали ступеньки.  Загремели запоры. Практиканты наши – с лесоинженерного – на дверь навалились. Уф-ф! Еле выпихали… Вдруг меня как током дернуло: а как же Эйно!? Побежала к окошку. Медведь тут – кусты да березки карельские, законом охраняемые, ломает… Вдруг, слышим, мотоцикл тарахтит!

– Эйно! Эйно! – кричу я в распахнутое окошко. – Медведь! Медведь здесь!

«А-а-а!» – подхватило нечеловеческий вопль таежное эхо. Мы – кто  стул, кто полено – на двор вывалились, в атаку психическую пошли! Такой тарарам подняли, куда там «алмазно сыплющимся кивачевским струям», на Ниагару тянет!

А косолапый пестун, оторвав удивленный взор от дрожащей всеми веточками черной ольхи, облюбованной странным испуганным человечком, нехотя потрусил к темному закатному лесу…

После того случая Эйно поздним часом в лес не ходил, полянки реликтовые ради меня не обхаживал. Засел основательно в карельской деревне. Конфуза давешнего устыдился что ли? Удивительным образом повлияла на человека медвежья болезнь: неожиданно, не закончив университетского образования, уехал Эйно к родителям – в Финляндию, на ПМЖ… И предложения мне так и не сделал!

Гость

Нет-нет да и доходят до меня истории, связанные с земным бытованием карельских писателей. Одну из которых я и хочу вам сейчас рассказать…

Давно, давно зазывал к себе в гости писателя Александра Валентинова литературный критик Борис Пущин… со сломанным лифтом, на девятый этаж… А вот, наконец-то, и вожделенная дерматиновая дверь. Звонок – второй, третий. Как на театральной премьере на зов музыкального звонка – в недрах необъятной Пущинской фатеры раздался тихий неуверенный шорох то ли портьеры, то ли домашних тапочек.

– Саша! – прервав порядком надоевшую мелодию «Турецкого марша» Вольфганга Амадея Моцарта, впуская гостя в широкую, полутемную прихожую, расплылся в доброй нетрезвой улыбке хозяин дома, – заждался, братец, заждался… Ну те-с, доставай!

– Что доставать? Новые стихи? – Валентинов стал стягивать с шеи мокрый мохеровый шарф.

– Кой черт стихи… Со вчерашнего «коктейля» у поэта Мартасова во рту кисло… Водки принес?

– Как водки? – опустился до мелочности и несерьезности происходящего удивленный стихотворец, – ты же меня сам пригласил! Говорил, обсудим рукопись по полной. Теперь что – от ворот поворот? Зря выходит я пешком через весь город шлепал!?

– Ну и хорошо, что шлепал… Бутылка где?

– Ну, знаешь, Борис, это уже слишком! Никто меня так не уважал… то есть не унижал, никто! – Валентинов гневно распахнул входную дверь и заспешил вниз по лестничному маршу – вон, скорее вон – из душного созданного человеческой низостью девятиэтажного тупика.

– Да что ты, Саша! – не унимаясь, кричал вслед убегающему поэту  раздосадованный критик. – Знаешь как я тебя уважаю, как поэта, как человека… А ты… ты без бутылки в гости ходишь!

Бегемотики

– Вот они мои бегемотики! – вышла на неожиданный доверительный разговор служительница  Калининградского зоопарка.

Уф-ф! Семья бегемотов погрузилась в мутную желтоватую воду. Был теплый будничный день. И, честное слово, уходить куда-то от тихого, помещенного в глубокий бассейн и огороженного от зевак только низким заборчиком прохладного водоема не хотелось…

– Не поверите, – продолжала моя нечаянная собеседница, – они мне как дети. Узнают. Улыбаются… А по началу чего было! Я зимой до подсобки прямо через бассейн сигала. Обходить долго, а напрямик по снегу – пара минут. Заберусь – во-о-н по той железной лесенке – и уже на том берегу. Весна пришла. Снег стаял. А я ни к чему. Шлепаю и шлепаю по гулкому бетонному дну. Уже середину пути прошла. Вижу, вода в бассейн прибывать стала. Ой! Сегодня же воду для выгула гиппопотамов включать собирались! Из зимних квартир – на волю выпускать. Баб Зина от дверей подсобки руками машет: мол, уходи отсюда, уходи! Обернулась я и вижу: идут на меня три здоровенных бегемота! Пол в бассейне дрожмя дрожит. Вода из-под резвых толстенных ножищ во все стороны брызжет.

Я и не помню, как за высокий край бассейна уцепилась и через двухметровую стену перемахнула… На следующий день пыталась найти то место, выбоину какую или дыру в простенке – для ноги удобную – бесполезно! Взлетела я на заборчик, как весенняя птаха, даже чирикнуть не успела. И вовремя!  Гиппопотамчики мои только со стороны пасть разевают и ушками хлопают, а нос к носу – страх Божий! Вот на добавочку касатикам морковки принесла… Кушайте, мордастенькие мои!

Да будет так

«Завсегда говорят в народе – о природе, погоде и моде»… Вечные круговоротные темы – держат людей на плаву. Всегда приятно поговорить о родном, о знакомом. Посудачить о дождливом лете и нравах столичной богемы, об истории побед и временных неудач страны… И вместе с тем болезненно и отстраненно воспринимаются живущими мысли о смерти, о невозвратном, о страшном: пожаре, наводнении, локальных и масштабных военных действиях, невинных жертвах. Люди забывают о невосполнимых потерях и  всевозможных бедах, потому что хотят забыть, вычеркнуть из памяти воспаленные тягостные воспоминания, выключить тумблер сердечных тревог и бесконечного горя.

Бережно обволакивает горячий разум одымь забытья… Случайная встреча. Приходящее торжество. Тесная кухонька или полутемная зала… И – вдруг при упоминании «природы, погоды и моды» среди отстраненных людей загорается свет непринужденного общения, затеваются разговоры о работе и детях, об умной книге и доброй кинокартине. Let it Be… Да будет так! Включайте свет в комнатах и залах! Наслаждайтесь  – простым и сущим человеческим счастьем!