На раз-два-три

***

Нарисуй себя, а потом сотри.

На четыре счёта, на раз-два-три

Выходи из комнат, садись в такси

На последний рубль в твоей горсти,

Покидая тех, кто не смог спасти,

Ничего у Господа не проси.

Подавляя детский бунтарский крик,

В лобовые стёкла упрись, смотри,

Как врастают в землю былые дни,

Как размыты улиц ночных огни,

Как не узнан становишься сам в тени,

Как на тумбе в спальне лежат очки,

И луна затмевает твои зрачки,

Расширяясь в размерах до чёрных дыр,

Как размазан по стёклам реальный мир.

Посмотри на себя в суете, в пыли,

На крупицу в пустыне с работ Дали,

По которым ползают муравьи,

Разрывая, сгрызая тебя внутри,

Пожирая, сжигая не хуже тли

Твои мысли, пространства и костыли.

Это так незаметно всем остальным.

Лишь коснёшься пеплом сырой земли,

Быть повсюду себе вели.

На последний рубль, на раз-два-три

Нарисуй себя, а потом сотри.

 

из записной книжки учителя

а я смотрела на их губки бантиком и тонкие ножки,

на то, как они фоткаются в маминых платьях и маминых босоножках,

как пытаются выглядеть старше и быть взрослее,

как начинают ходить с вырезом, без креста на шее.

 

я прочитала все статусы и пролистала стены,

пытаясь понять на досуге, а, в общем-то, с кем я

имею дело и сколько это, двенадцать,

и что вмещает в себя отсутствие пунктуации,

домашней работы, тетради, портфеля, тела,

отсутствие крайней черты, того одного предела,

за которым и есть весь мир и весь ты в целом.

 

Мелом

на доске не пишу — почерк совсем раскосый,

а они расчёсывают волосы на уроках и заплетают косы,

и красят в красный руки циркулем, на вопросы

не отвечают. и сколько скуки в измученном их лице,

а я объясняю им тему «и или ы после буквы ц».

 

а я им рисую сноски на их полях,

как будто имею право что-то в них исправлять.

но прежде чем ставить оценки чужой судьбе,

заполни дыры в себе.

заполни дыры в себе.

 

Причал

Ну давай постоим на причале,

Где сильные волны качали,

А мы всё также молчали,

Касаясь друг друга плечами.

Подушечки нервных пальцев

Тарабанили по решётке.

День был таким коротким.

Видишь, там двое в лодке

Кротки и беззаботны,

Веселы и свободны.

Можешь быть с кем угодно,

Лишь бы на глади водной

Не разошлись круги.

Ветер срывает шляпы,

Что-то кричит глашатай.

День без улыбок мятый.

Не отрывая пяток,

Стой и смотри на них.

Видишь, там двое тонут.

Дно забирает стоны,

Точно святых — иконы.

В воду уходят тонны,

Тонны таких святых.

 

Сильные волны качали,

Люди кого-то встречали.

На этом пустынном причале

Когда-то и мы стояли,

Не в силах куда-то плыть.

Подушечки нервных пальцев

Тарабанили по решётке.

День был таким коротким.

День был таким коротким.

 

Мост

Поцелуй меня здесь, на построенном вновь мосту,

Заполняй губами, словами, рифмами ту пустоту,

Что внутри тебя и меня стала больше во много раз

Нас,

Безлиственных и безымянных, пьяных.

У всех на виду, сейчас,

Поцелуй меня здесь. Глазами, плечами лги.

Говори, что угодно, но только не о любви.

Это та же боль, когда режут вдоль, а не поперек

И когда все пространства сужаются между строк.

Наоборот. Всё должно быть иначе. В твоих словах

Столько правды. И здесь, на мосту, за так

Поцелуй и, как раньше, можешь меня не знать.

И давай, как в школе: «Каждый в свою тетрадь…»

 

Кто?

Кто нас учил рисовать на стенах подъездов и чистых партах,

Заниматься любовью в заброшенных тихих парках,

Где-то шляться ночами, без вести вторые сутки?

Ветер колышет наши проблемы, как складки юбки.

А потребность в Боге та же, в принципе, что в проститутке.

 

Снова садимся на крашеные скамейки,

По полгода меняем окислившиеся батарейки

В уснувших часах. Всю жизнь проклинаем работу,

Задаваясь вопросами «кто и что ты», «за что так».

Совести так же много, впрочем, как водки в шотах.

 

Кто нас учил проносить продукты мимо свободной кассы,

Истреблять насекомых, знакомых и даже расы?

И в чём разница между подонком и пидорасом

Или между твоим и моим, извини, оргазмом?

Почему после смерти в нас тычут словечками «не дожили»,

«недолюбили», почему нас с тобою чему-то недоучили?

Покажи на того, кто должен был хоть чему-то нас научить.

В этом смысла, кажется, больше, в целом, чем в слове «жить».