Хэндэ хох

Из детства Верушка помнила мало. Разве что как в войну квартировал у них немец-майор, дул молоко из кружки без рук – сначала склонившись над столом. А потом подцепив кружку зубами. Просто так дул, ради фокуса. И сам же себе смеялся.

Утром нового, 1943 года майор явился пьяным и влепил маленькой Верушке по правой щеке. Тоже просто так. После этого она могла улыбаться только левой половиной лица. Как ни растягивала правый уголок губ, а тот сразу тут же сползал назад.

После войны городок год за годом наполняли летчики. Когда Верушка доросла до маминых нарядов, летчиков стало уже так много, что если даже на улице не захочешь смотреть на каких-нибудь летчиков, отвернешься специально – все равно получается, что заглядываешься уже на других летчиков.

Однажды в мае Верушка надела мамино платье и пошла на день рождения к своей подруге. За столом справа от нее сидел настоящий взрослый летчик. Он целый вечер шутил, веселя всех за столом. Летчика звали Роман, и у него были красивые зубы. Верушка тоже смеялась вместе со всеми, но Роман этого не замечал, потому что сидел от нее справа. Уже в самом конце вечера Роман признался, что Верушка – первая девушка, которую ему не удалось развеселить, хотя он очень старался.

Роман пошел провожать Верушку. Было прохладно. Верушка шла, обхватив себя руками за плечи, ее каблучки то и дело застревали в щелях дощатого тротуара. Тогда Верушка спотыкалась  и нечаянно тыкалась носом в кожаную куртку Романа. Наконец Роман догадался набросить свою куртку ей на плечи. Куртка оказалась очень тяжелой. От нее Верушка ссутулилась, но и согрелась, и поняла, что по уши влюбилась во взрослого летчика Романа, в его красивые зубы и кожаную куртку.

Лето вспыхнуло и тлело, как огонек его папиросы, — ни тепла, ни света. Вечерами сидели сначала в городском парке, в беседке, потому что то и дело начинал накрапывать дождь, потом переселились к Верушке на кухню, потому что мама ложилась рано. В августе, когда лето подарило наконец две жаркие недельки, ходили за аэродром в луга, где сохло в стогах  желтое колхозное сено. Поцелуи Романа пахли папиросами «Казбек». Которые Верушка несколько раз сама покупала в магазине под перекрестным огнем любопытных взглядов. Левая половина Верушкиного лица светилась ярким завидным счастьем, с правой же лицо казалось озабоченным, но спокойным.

Осенью вместе с журавлями летчик Роман улетел на юг и больше никогда не вернулся к ней.

В последующие три года Верушке удалось улыбнуться всего несколько раз: когда ей показали новорожденного сынишку, когда он впервые произнес «мама», когда его маленькие ножки протопали по деревянному тротуару. В полузабытьи была еще какая-то зряшная работа, потом магазин-ясли-стирка… Справа в уголке губ у Верушки появилась складочка, а под глазом морщинка.

Верушка очнулась однажды летом и поняла, что сидит она на скамейке в городском парке, а рядом сидит полковник с рассеченной губой и говорит: «Вера! Я обещаю вам по крайней мере спокойствие и достаток…» Повернувшись к полковнику левым профилем, Верушка подумала: мальчику нужен отец.

Полковник увез ее с сыном в крупный промышленный центр, где устроил секретарем к директору военного завода. Печатая под диктовку вполоборота к окну, Верушка умела улыбаться собственным мыслям о том, что мальчик ее хорошо учится, что вечером опять будет охотиться во дворе на ворон с игрушечной двустволкой, сделанной на заводе по заказу полковника… Но в то же время она казалась директору удивительно собранной, сосредоточенной на работе. Спокойствием полковник Верушку действительно обеспечил, только иногда ночами ей хотелось, чтобы он умер.

Полковник умер, когда сын уже учился в институте. Осталась огромная квартира, старая «Волга», ковры, хрусталь, холодильник… Но вскоре все это стало уже ни к чему, потому что сын окончил институт, уехал на стажировку в Америку и тоже, как и Роман, не вернулся к Верушке. Правда, раза три присылал открытки: «Привет, мама, у меня все о`кей». О нем напоминала игрушечная двустволка, которая так и висела на крючке в прихожей, а Верушке все не хватало мужества ее спрятать. Она продолжала ходить на работу и каждый вечер по привычке накручивать волосы на бигуди. Она частенько забывала, что пора стричься, и тогда седые локоны по-девичьи падали ей на плечи густой волной.

Однажды на завод к директору приехали немцы. В приемной Верушка безразлично подавала им кофе, но вот высокий элегантный немец-старик, подхватив чашечку, вдруг задержал ее руку и спросил: «Sprechem Sie Deutsch?» Верушка на секунду загляделась на заводскую трубу, роясь в картотеке своей памяти, и нашла нужное:

– Хэндэ хох!

Немец обжегся, пролил кофе на брюки, на ковер…

Больше Верушка на работу не ходила. Она купила себе халатик в горошек и устроилась у окна на кухне, как и подобает всем одиноким старухам.

Однажды в мае прямо под ее окном остановилась длинная серебристая машина. Из машины вышел летчик Роман в кожаной куртке и скрылся в подъезде. Верушка поспешила к дверям, поправив на груди халатик в горошек, и открыла прежде, чем тот позвонил.

– Здравствуй, Роман, – первой поздоровалась Верушка, но решила не улыбаться по причине своих золотых коронок.

Его пощадило время: у него не было даже седых волос. Роман стоял в дверях молодой и стройный, только пахло от него теперь дорогим одеколоном. Как от тех немцев в конторе завода.

Роман улыбнулся застенчиво, но ярко, показав красивые зубы:

– Вера Павловна? Вы ошиблись, наверное. Я не Роман…

Он назвался сыном полковника от первого брака. Верушка поила его на кухне чаем, слушая, как он сочиняет все это, и думая, что же теперь ему от нее надо.

– Почему ты приехал только теперь?

– Да так. Некогда. Оттягивал. Все на потом…

– А у нас есть сын.

– Да-да, – Роман равнодушно скомкал. – Я слышал, он где-то в Америке…

– Жаль только, не осталось его детских фотографий. Ты сам понимаешь…

– Послушайте, – засуетился Роман. – Для вас это, наверное, важно…

– Хотя есть его ружье. Оно до сих пор в прихожей…

Верушка быстро вышла и вернулась с ружьем, обеими руками протягивая его Роману.

Роман резко встал ей навстречу.

– Понимаете… Может быть… Я сейчас очень спешу…

Он стал в воздухе растопыренными руками, не зная, наверное, как с ней попрощаться.

Верушка понимала только, что он испугался чего-то и вот опять уходит от нее – летчик в кожаной куртке, в которую она много-много лет назад смешно тыкалась носом. Что вот сейчас он уходит, а у нее впереди уже просто нет времени, нет жизни, чтобы ждать еще столько же лет.

– Роман, – строго-спокойно сказала Верушка. – Я тебя никуда не пущу.

Роман странно посмотрел на нее и нервно сказал еще раз:

– Да я не Роман. Понимаете? Что я тут битый час объяснял?..

– Роман, – сказала Верушка. – Я тогда еще все поняла.

Она вытянула руку с игрушечной двустволкой перед собой и смело, в упор выстрелила в кожаную куртку. Роман упал. На подоконнике дрогнули красные герани. Верушка склонилась над мертвым Романом, поцеловала его сухими губами, потом легла рядом и умерла.

1994