Цифровым акынам

Мне говорили

Мне говорили, что спать теперь буду мало,
что надо забыть посиделки с друзьями в пабе,
что график рабочий теперь будет плотно забит,
ведь надо вкалывать.

Мне говорили, что надо бы вырастить крылья,
чтобы летать за памперсами в аптеку
для этого часто какающего человека.
Мне говорили,

что это большая ответственность – моё папство.
Но мне не сказали насколько я буду ПРИЧАСТЕН
(да, не иначе, как капсом) —

насколько я буду счастлив
рядом с женой в родзале.

Мне не сказали.

 

Про Одиссея

Одиссей, придя с работы, нашел Итаку
без жены и Телемака. И так он

был разочарован происходящим,
что не стал пить пиво и смотреть ящик.

Даже не подумал гонять вялого.
Лёг в кровать. Накрылся. Ватным одеялом.

Мучают теперь мысли Одиссея —
смерть среди врагов чего ради сеял?

 

заячье

паранойя зайца — нависшая тень контролёра.
страх съедает тебя с потрохами, и, в силу этого,
поднимаешь как можно выше пальтишка ворот.

всматриваешься в силуэты.

замираешь, когда водитель на каждой станции
отпирает дверь при помощи тайн гидравлики.

изображаешь из себя поверженного повстанца,
подверженного травле.

априори — проезд без билета всегда неудобен,
даже если, устав бояться, захочешь отдаться сну,
совокупность замерзших ног и дорожных колдобин
не даст  уснуть.

остаётся смотреть
на огромные буквы напоминания —
коли банни
ремнями
забудет себя зафиксировать.

***

совершая каждое новое колебание,
опускается ниже и ближе
маятник в виде секиры.

 

Цифровым акынам от цифрового акына

Озаглавив по-умному —

«ЭТО ТЕБЕ МОЙ ГАМБИТ, БРО»

(не забыть указать гиперссылкой на адрес аккаунта),
опустить оппонента, вербально его отлюбить в рот.
Отлюбить и мамашу его. И жену. И детей.

И пока он там

постепенно приходит в себя, развалиться в кресле —

«Может быть, заверлибрить о том, что мы только пища цифр?».

«Может быть, одной правой устроить с удавом армрестлинг,
мониторя профайл симпатичненькой тян-подписчицы?».

Комментатору-хейтеру бросить «сначала добейся».

Поучаствовать в сраче на тему поэтики Бродского.

Поучаствовать в сраче на тему поэтики Йейтса
и, узнав, что последний – гей (тс-с-с!), удивленно бровь вскинуть…

***

И т.д., и т.п., допоздна, до дна батареи
залипать за компом…

Скажите, куда несёмся мы?
Наши пошлые тексты блестят, но, увы, не греют,
как низкое зимнее солнце.

Цифровые акыны, в погоне за призрачным призом,
на себя в монитор, как в зеркало, глядя по три часа,
мы забыли о том, что каждый из нас был призван
не расходовать, но вырабатывать электричество.

 

Баллада о борце

Этот  человек был честен с людьми и с собой.
Он был справедлив, и подлость не могла от него укрыться.
Он никогда не отступал, всегда готовый принять бой,
и это было вполне естественно – он был рыцарь.

Он шагал по земле уверенно, в своих больших сапогах,
и, чтобы лучше видеть, поднимал забрало:
«Где-то здесь должен быть враг (полцарства во врагах),
и наверняка у честных людей что-то забрал он!».

И вдруг он увидел – разбитый вражеский лагерь!
Он сразу рванул и, как ниндзя, перепрыгнув через
низкую стену, первому бедолаге
размозжил череп.

Сразу сбежались проснувшиеся противники,
увидели, что у них численное превосходство,
стали разминаться, хрустеть костьми — все такие спортивненькие,
а потом вдруг уверенно сделали строем ход свой.

И закрутился герой наш словно волчок.
Как будто – тридцать три года провёл в постели,
как будто — на дискотеке попробовал чо,
как будто – на самоуничтожение нацелен.

Меч, как в масло, входил во вражеские доспехи.
И в плоть. И даже иногда выходил сзади.
Противники уже не были так уверены в успехе —
больше двух сотен их полегло за день…

Вдруг что-то ударило сильно и больно в грудь.
Потом ещё раз. И третий – заставил лечь-таки.
Упав, герой наш подумал: «Мать твою, круть!
Арбалетчики!».

Так он лежал там – с торчащими из груди арбалетными болтами,
с головы до ног своей и вражеской кровью залит.
Враги же сначала стояли в сторонке, курили, мирно болтали,
а потом похватали кинжалы, подошли к нему и растерзали.

 

Мая дни

Всё качается маятник, медленно тают так мая дни.
Мысль «убица апстену» – порывы твоей апстененции.
Ведь по всем показаниям пульс твой, это прямая нить.
Ведь четыре угла, это твой одиночный освенцим.

Предусмотренные УК меры: в камере камеры.
Они здесь, и там, и везде – ты тут как на блюде.
За тобой наблюдают – ты чувствуешь это – глазами рыб
за тобой наблюдают какие-то странные люди.
Им, наверное, страшно стоять над душой – как над пропастью —
может, кажется им, что смогут понять тебя глубже?
Человеко-клуджи глупы, и ты это нутром постиг
(от бессилия, часто бывает, у них брызжет с губ желчь).
Им никак не понять – почему не стремишься ты когти рвать,
почему до сих пор не составил свой план побега?
За окном, в небесах, барражируют геликоптеры,
но прожекторы их бессильны во мраке эго.

***

А вчера тебе снилось – ты, храбро врагов разметав, орал,
что смерть автора – то, чего все они не дождутся,
что весь мир их – тобой придуманная метафора,
что и сами они – лишь умственная продукция.
Может быть, это было – в другом королевстве, за сотни вёрст.
Может быть, это было — в другой, в параллельной вселенной
(где Джон Леннон живой, напевает «Across the Universe»).
Может быть, это было, но точно не здесь, где плен твой.