Четыре четырки

Собаки лишними в мире никогда не бывают. И я не лишний. Это мир для меня лишний.

Кошки — другой вопрос. Они, как всякие эгоисты, считают, что все вокруг существует исключительно ради них. В том числе и хозяева.

Собаки, напротив, жертвенны. И совершенно напрасно. Ну, про домашних рассказывать вообще не стоит. На том одни складки, тот вообще голый с температурой тела тридцать восемь и шесть. А как насчет жировых отложений? Умереть от ожирения сердца — этого уж я никак понять не могу. Собака должна выглядеть примерно как я: четыре четырки, две растопырки, седьмой вертун. Лапы-уши-хвост. Остальное — хребет. А если хвост, к примеру, купируют — чем тогда комаров отгонять? Мыться я бы тоже никому не советовал: грязным спать намного теплее.

Вместо того, чтобы изменять себя, люди изменяют окружающий мир. Так с самого начала повелось, теперь еще и собак уродуют. А как вам нравится сухой корм? Белки, жиры, витамины… Я так уверен, что клетчаткой в нем и не пахло. Вообще, я подозреваю, что для кошек он производится из сушеных собак, а для собак — из сушеных кошек. Из-за этой рекламы я и телик бросил смотреть. Хотя возможности есть — в дворницкой.

Считается, что я собака Михалыча, однако это не совсем так. Я просто позволяю себе иногда греть в дворницкой лапы. Еще — жалко Михалыча. Человек-то он неплохой… Хотя Михалыч считает, что это он жалеет меня. Однако я существо самодостаточное. На сходках бываю редко: они обязательно кончаются дракой. Вон, даже собрание на прошлой неделе по поводу сфер влияния на рынке. После смерти Рваного ничейными осталось три ларька. Их хотели передать Белке как находящейся в отпуске по уходу, но тут прибежала шайка с пустыря. Туда летом заходят понюхать травку. Они пригрозили увеличить за посещение мзду, и Белка осталась-таки ни с чем. Сука она неглупая, только добрая очень. Отсюда постоянные роды.

Я тут на днях размышлял, отчего это одни родятся под забором и вместе с правом на жизнь обретают свободу. Другим же повезет родиться в тепле, и тут — на тебе! — сразу мордой в ведро, не успеют глаза открыть. Видно, это кармическое.

Вчера рассуждали, возможно ли в следующей жизни родиться человеком и что для этого нужно. По-моему, зряшная идея. Собаки — всегда собаки. Наш мир не пересекается с человечьим. Да и стоит ли стремиться выбиться в люди? В последнее время народ совсем измельчал. Возьмем, к примеру, лексикон Михалыча. В запасе слов сорок-пятьдесят, да и то в основном ругательные. Читают теперь мало. Я недавно Достоевского на помойке нашел, полистал — изумительно написано, аж до слез прошибло. Это в том месте, где с крысами, мол, все-таки жить веселей. Отчего человеку себя самого бывает мало?

Недавно я попробовал прописаться в гастрономе. Вообще, слово «прописка» из собачьего лексикона. Пометишь территорию — считай, твоя. Так вот, там в магазине все углы до того котами прописаны, что тошно делается. Против котов я принципиально ничего не имею, но это ж такие твари, что брызнут в угол — а дух их едкий аж кирпич проест, ни одна собака больше не сунься. До меня в гастрономе Ваське работал, да получил несварение на колбасных обрезках — и привет. Здорово, говорят, крыс ловил. Я уже и взятку предлагал — сперва темной тарой, потом червонец принес… Сейчас уже не всякая собака знает, что такое «червонец», да и пролаивать его неудобно, не то что «бакс». Вот-вот, язык в последнее время сильно особачился, хотя это и не оскорбление… Словом, не получилось у меня с магазинной пропиской. Образованность нынче не в чести. Смотрят больше на изворотливость и пронырливость. А коты по природе таковы, что в любую дыру без мыла ввинтятся.

Магазин нужен был для доппитания. Михалыч кормит плохо, а в помойке рыться неинтеллигентно. Хотя, возможно, это условности. Ну какая разница в самом деле? Обследование помоек — тоже работа, только цикл в этом случае короче: нашел — и сразу съел. А ведь у людей как? Михалыч встает в шесть утра, лопату в руки — и ломтит, ломтит. Потом иногда по неделе сидит голодный, пока там ЖЭУ ему зарплату выпишет. То же самое ведь получается, если разобраться. Все равно в конечном итоге работают, чтобы есть. Не то лапы кверху.

Хорошо еще, что у нас на помойке контингент непьющий. Одна забава, что летом травку понюхать. А к Михалычу алкаши нагрянут — и давай гудеть. Начинают-то на свои, а завершают обычно на его кровные, за которые он целый месяц лопатил. Мне обычно банку из-под тушенки пихают в нос: оближи, мол. Об нее только язык поранишь.

Зимой вообще скучно. Лирики нет. Только и думаешь, как бы брюхо не застудить. Мысли сугубо практические. Летом можно предаваться созерцанию, да и с едой попроще. Зароешь косточку — а она еще в земле чуть подтухнет, самый смак… Хотя это уже детали. Я говорю, что мир для меня лишний, и я только делаю одолжение, если иногда обращаю на него внимание.

Михалыч зацеплен за свою дворницкую, рабочее место, за пьянки с сотрапезниками и вечерние новости на первом канале. Он их каждый день смотрит, объясняя, что это еще коммунистическая привычка. Почему-то он сообразить не может, что его жизнь — сама по себе большая ценность в цепочке реинкарнаций. Очевидно, это тоже коммунистическое. В реинкарнацию они не верят — это с одной стороны, с другой — превозносят человека как венец творения. Хотя это весьма неумно и следует исключительно из ограниченного восприятия. Сравнить, к примеру, мир запахов. Ха-ха! Да ни один коммунист кошатину от тухлой рыбы не отличит. Коммунистов я тоже на помойке читал. Их первыми и стали выбрасывать…

Находятся все же люди, которые Михалычу еще позавидовать могут. Гореглядов откровенно сказал, что ему бы такую дворницкую — он великих дел натворить успеет. Может, это надежда на маленькое бессмертие? — Ну раз после смерти окончательные кранты, так пусть хоть имя живет. Чтобы умирая воплощаться… — так, кажется. Это они вчера декламировали по пьянке. Непонятно все же, чего они так цепляются за свою человечью жизнь? Когда в ней ничего нет иного, кроме семечек, плевков, окурков и новостей первого канала?

Вчера я от этих алкашей все-таки сбежал прямиком на помойку. Там как раз промышляла Белка. Она стала жаловаться, что ее заявление не хочет принимать финское консульство. Хотя у них в правилах написано черным по белому, что лица, имеющие родителей-финнов, некогда эмигрировавших в Россию, могут вернуться на жительство назад в Финляндию. А у Белки мать финская лайка, ее из питомника привезли по обмену. И ведь нигде в правилах не сказано, что лицо не может быть собачьим! А если не сказано — значит, обязаны взять! Странно вообще: финны-то по натуре своей буквоеды… Я Белку успокоил немного: мол-де в Финляндии ее бы сразу в лечебницу. Там всех стерилизуют либо кастрируют. Непонятно только, откуда у них новые собаки берутся. Вот-вот, и травку уже не понюхать: там прогулки только на поводке и лаять нельзя практически. Я знаю, мне рассказывали.

Уезжать я никуда не хочу. Потому именно, что достаточно пожив на свете, наконец понимаешь: смысл сводится к тому, чтобы заработать и съесть. Что съесть и как заработать — это уже накрутки. И финал все равно один. Так что: четыре четырки, две растопырки, нос по ветру — и вперед. Как раз сегодня свежая помойка, свежие новости.

Февраль 2001